Держава Рюриковичей. Вторая часть - страница 22

Последний штурм Константинополя начался 29 мая 1453 года. В начале штурма дважды турки откатывались назад, оставляя груды трупов. Но новые силы подключались к штурму города. Наконец туркам удалось овладеть частью стены и прорваться через ворота. Бои начались в самом городе. Уже израненный император Константин всенародно исповедовал свои грехи в соборе Св. Софии и причастился. А затем сказал: «Если кто хочет умереть за Церковь и Христову веру – да последует за мной!». За ним последовало 3 тыс. человек, которые все погибли вместе с последним византийским императором. Султан отдал город на три дня на разграбление. Погибло около 40 тыс. человек, остальных продали в рабство. Так в эти скорбные дни 1453 года пал Константинополь. Было истреблено, разграблено или повреждено то, что создавалось в течение целого тысячелетия византийской цивилизацией. Магомет II торжественно въехал в город, посетил собор Св. Софии и велел сделать его мечетью. Константинополь, который турки назвали Стамбулом, стал столицей Османского государства.

Согласно преданию, во время штурма турками Константинополя в храме Св. Софии Литургия шла до последней минуты, и во время пения «Херувимской» на глазах ворвавшихся в храм врагов духовенство со священными сосудами скрылось в разомкнувшейся перед ними дверью в южной стене храма. Православные верят, что они будут оставаться за стеной до тех пор, пока в храме не возобновиться православное богослужение. Данное предание настолько укоренилось даже у турок, что в 1849 г., когда они ремонтировали мечеть Айя Софи (т. е. храм Св. София), то никто из них не решился вскрыть заветную дверь.

Взятие Константинополя турками поразило всю Европу. Для русских же людей потеря была так же тяжела, как поражение своей собственной родной земли. Скорбно повествует наш летописец о падении Константинополя и так рассуждает о причинах событий: «Царство без грозы, что конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ; не было правды в судах, ни в сердцах мужества; судьи богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветной одеждой. Гражданин не стеснялся вероломства, а воин – бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя Магомета, коего воины играют смертью в боях и судьи не дерзают изменить совести. Уже не осталось теперь ни единого православного царства, кроме русского. Так исполнилось предсказание св. Мефодия Патарского и Льва Мудрого, что измаильтяне овладеют Византией; исполниться, может быть, и другое, что русские одолеют измаильтян и на семи холмах ея воцарятся…»

2. Феодальная война в Великом княжестве Московском. По завещанию великого князя Дмитрия Донского, только его потомки могли рассчитывать на великокняжеский стол (Московский и Владимирский). Теперь ни тверские, ни рязанские, ни иные князья не могли получать ярлык на великое княжение. Но после смерти великого князя Василия Дмитриевича вспыхнула смута в среде самих московских князей; она была первой и последней в потомстве Иоанна Калиты, но ознаменовалась жестокой борьбой и большим кровопролитием.

Брат умершего князя, Юрий Дмитриевич, князь звенигородский, ссылаясь на старое право родового старшинства, отказался присягать своему племяннику и отправился в свой город Галич, чтобы собирать войска. В спор дяди и племенника вмешался митрополит Фотий. Он добился от Юрия обещания не домогаться великокняжеского стола по своему произволу, а согласиться с решением ордынского хана. На суде у хана интересы малолетнего Василия II представлял талантливый дипломат из среды московского боярства Иван Дмитриевич Всеволожский. Когда Юрий Дмитриевич начал обосновывать свои претензии на великое княжение ссылкой на древнее родовое право, московский дипломат одной фразой добился ханского решения в пользу своего князя, сказав: «Князь Юрий ищет великого княжения по завещанию отца своего, а князь Василий – по твоей милости». Хан, обрадованный таким проявление покорности со стороны Москвы, приказал выдать ярлык Василию. Тем не менее и после ханского вердикта Юрий Дмитриевич не умерил свои притязания, а только ждал подходящего случая к продолжению притязаний на великокняжеский стол.