— Конечно, — тихо улыбается папа и с теплотой во взгляде смотрит на меня. — Самое настоящее солнышко.
— Да-да! — подхватывает мама, тихо посмеиваясь. — Ты олицетворяла собой радость и веселье, которого так не хватало в нашей жизни. Мы сразу почувствовали, что ты наша.
— Значит, я какое-то время жила в доме малютки? — немного хрипло спрашиваю я, потому что в горле першит от услышанного.
— Десять месяцев, да, — кивает мама. — То, что сказал этот молодой человек... Я уверяю тебя, Лера, мы и представления не имели, что детей могут забирать силой у кого-либо. В твоих документах значилось, что от тебя отказались по доброй воле... — Мама протягивает ко мне руку и нежно поглаживает мои пальцы, поддерживая. — Может статься так, что этот визит не больше, чем обман...
— У нас одинаковые глаза... — устремляя взгляд в окно, глухо говорю я. — Мам, что он ещё сказал? Он представился? Сообщил, как его можно найти?
— А ты... ты хочешь? Хочешь встретиться со своими биологическими родителями?
— Не знаю, — отвечаю я честно. — Но... Я хочу знать правду о себе.
Мама нехотя кивает, сглатывает и говорит:
— Он... Он сказал, что тебя буквально вырвали из рук матери и спрятали от них. Всё это как-то связанно с родителями девушки, твоей биологической... мамы. Все эти годы они тебя искали и... и хотят с тобой познакомиться, узнать, какой ты выросла. Он... он оставил свой номер телефона, просил, чтобы ты ему позвонила.
— Хорошо. Дайте его мне.
— Миш? — прикрыв глаза, словно ей больно, просит мама.
Папа прочищает горло, лезет в карман халата рукой и, вынув из него клочок бумажки, дрожащими пальцами протягивает его мне.
— Солнышко...
— Всё в порядке, слышите? — перехватываю я листок, поднимаясь на ноги. — Хватит пускать сопли. Я по-прежнему ваша не в меру неуёмная дочь. Ничего не изменилось.
— Обещаешь? — заглядывает мне в глаза мама. — Лерусь, мы с папой так сильно тебя любим...
— И я вас люблю, но позвольте мне во всем разобраться, ладно? Мне это нужно.
— Д-да... Конечно, мы не станем тебя отговаривать от... Но, милая, будь осторожна, хорошо?
— Как всегда, мам.
Я по очереди целую родителей в щёку и быстро покидаю гостиную, направляясь в сад.
Пальцы жжёт клочок бумаги, зажатый в них. Что я ему скажу? Что спрошу? Знойный воздух, встретивший меня на улице, тоже обжигает кожу и лёгкие, но порыв ветра приносит прохладу и ароматы цветов, которыми так любит заниматься папа. Когда есть на это время, разумеется.
Я захожу в тень небольшой беседки, деревянные стены которой сплошь увиты плющом, и сажусь на подушки, закреплённые на лавках. Листок с номером телефона, выведенным витиеватым почерком, оставляю на подушке сбоку от себя и накрываю его своим телефоном, чтобы шальной ветерок вдруг не унёс его с собой.
Восьмёрка.
Мы удивительно одинаково выводим эту вертикальную бесконечность. Тот же наклон, та же окружность.
Даже страшно как-то...
Сколько раз в редких приступах стыда, что одолевал меня, когда я в очередной раз отказывала родителям составить им компанию в походах в театр или на балет, я пыталась найти в нас что-то одинаковое? Каждый раз и пыталась. Но глаза... Или одинаковая восьмёрка... Найти подобную и очевидную схожесть априори невозможно.
Я им не родная. У нас нет общих генов. Нет той незримой связи, что даёт одна кровь.
Но я родная двум другим людям. Их продолжение. Их кровь и плоть.
