Дестабилизатор - страница 38

Эл нацепил на нос темные очки, закурил и зашагал по улице.

Он уже находился в Новом городе – королевстве стекла, бетона и стали, вздымающихся к небу высоток, стерильно чистых улиц, деревьев в кадках и подвесных цветников, украшающих каждый фонарный столб. Здесь не было уличных кофеен и праздных гуляк, прохожие имели вид исключительно деловой и целеустремленный. У подъездов не толпились сотрудники, выскочившие на пять минут из офисов, чтобы праздно поболтать с коллегами, подышать свежим воздухом или покурить. Не было стаек школьников, мамаш с колясками и пенсионеров. Даже туристы и те забредали сюда лишь изредка. Им куда больше было по вкусу смешение эпох и стилей Старого города, где, порой, невозможно было проехать на машине по узким извилистым улочкам, где современные многоэтажки соседствовали с особняками, построенными несколько веков назад, где на одном берегу Лиффи, несущей темные воды через весь город, высился величественный королевский дворец, а на другом раскинулись тенистые сады бывших дворянских усадеб. Королевский дворец, и усадьбы давно превратили в музеи, а потомки их владельцев предпочитали жить и работать в более уютных и современных домах, хотя некоторые по-прежнему кичились своим происхождением. Как это сказал вчера Райан? «Для многих из нас генеалогия – это почти что религия…» Да, они с дедом точно нашли бы общий язык! Возможно, и находили, наверняка, пересекались в те времена, когда дед был еще вменяем, хоть и вряд ли были близкими знакомыми: разница в возрасте у них лет тридцать.

Эл приостановился, чтобы затушить о край урны окурок. Религия – вот же бред собачий! Пережитки прошлого, портящие людям жизнь! Возможно, гены у потомков древних родов и неплохие, вот только «чистая» кровь отнюдь не служит залогом успеха. Сейчас куда выше ценится чистота перед Законом. Если твое досье не запятнано – перед тобой, если верить государственной пропаганде, открыты все двери. На самом-то деле это, конечно, не так. Если у семьи нет связей, гарантирующих учебу в самых престижных учебных заведениях, на тепленькое высокооплачиваемое местечко после окончания можно не рассчитывать. Со временем, если хватит ума и таланта, поднимешься, но начинать придется с нуля. Только вот талант и ум не купишь за деньги. Разве что чужой. Именно этим и занимается Вледиг.

Нет, Вледиг вовсе не плохой руководитель, подумал Эл. У него есть чутье – срабатывающее в девяноста случаях из ста. Он знает, к кому и куда обратиться за комментариями, где добыть нужную информацию, опередив конкурентов, как пробить путь горячему или скандальному материалу в эфир или печать. Но ему нужны люди, которые станут делать основную работу, шестеренки для механизма.

Эл улыбнулся: удачно подобранное сравнение понравилось. Если Вледиг начнет слишком сильно наседать на него, именно так он ему и скажет: не хочу, мол, быть шестеренкой.

«Люблю я нынешнюю работу, понятно тебе это или нет, – мысленно обратился Эл к Вледигу. – Нравится, представь, мотаться по миру вслед за популярными группами и быть на короткой ноге со знаменитостями. Нравится чувствовать себя своим за кулисами, в гримерках и модных клубах, носить проклепанную черную кожу. Нравится напиваться с группиз[4] и просыпаться рядом с незнакомой девицей, которую я больше никогда не увижу. Я такой, и ничего не хочу менять».

А еще ему нравилось наблюдать за тем, как музыканты управляют толпой. У них была власть, о, да, самая настоящая власть. Несколько музыкантов могли подчинить себе десятки тысяч человек, слаженно раскачивающихся из стороны в сторону, хлопающих, подпевающих, кричащих от восторга, собирающихся ради того, чтобы увидеть своих кумиров, оказаться рядом с ними хотя бы на четверть часа. Музыка заставляла толпу плакать, смеяться, негодовать, восторженно вопить, хлопать, заставляла позабыть обо всем, раствориться в себе, стать единым организмом. Это зрелище всегда завораживало его, заставляя позабыть обо всем… Но в этом он не признавался никогда и никому.