Деструктив - страница 2

– Тогда прикинься лохом, пусти слезу, надуй сопли пузырями. Скажи, что тебе страшно и ты не можешь этого сделать. Ты отцу рассказал?

– Да.

– Что он тебе посоветовал сделать?

– Он, так же как ты говорит – лохом прикинуться.

– Вот и всё, не парься, всё обойдётся.

Игорь меня поблагодарил, мы попрощались, и он ушёл. Позвонила Крёстная и предложила устроить меня к своей знакомой преподавателем рисования, в специализированный центр для детей с аутизмом «Stimulus» – странное название для такого центра. Stimulus с латыни – это палка, которой погоняли скотину. Владелица этого центра хорошая знакомая моей тёти, зовут её Джама, тоже странное имя. Я когда-то преподавал рисунок детям и подросткам, но вот с аутистами никогда не связывался, но деваться было некуда, и я согласился. Позвонил Джаме, она предложила мне подойти и переговорить. Я собрался и отправился, находился центр недалеко, так что я пошёл пешком, лишай жёг кожу, но прогулка пошла мне на пользу, я немного развеялся после разговора с Игорем.

«Stimulus» находился в новостройке, на первом этаже. Я подёргал ручку входной двери, она не поддалась – была заперта – «Наверное, чтобы дети не разбежались» – подумал я и позвонил Джаме. Она отворила мне дверь, я вошёл и в маленькой прихожей увидел женщину с замученным видом, об этом свидетельствовали синяки у неё под глазами и сами глаза были исполнены печали. Она сидела на лавочке и обувала стоптанные кроссовки, а на коленях у неё лежал расслабленный ребёнок, он пускал слюни и медленно шевелил руками, как-бы пытаясь, что-то схватить в воздухе. На меня сразу нахлынула волна боли, депрессии и отчаяния. Я осознал, куда пришёл, и что меня ждало, хотелось сбежать, но я решил пойти до конца, работа-то ведь нужна. А когда у тебя нет никакой профессии, приходится браться за всё, что попадается, вот, например, за такое. Если бы я знал, что быть писателем, это заниматься чем попало, для добычи средств, то заимел бы ещё какую-нибудь профессию.

Я прошёл следом за Джамой, мимо просторной комнаты с кухонным гарнитуром, раковиной и холодильником.

– Здесь у нас что-то вроде кухни. – Сказала Джама. – Можно разогреть еду, кофе или чай налить. Есть микроволновка, но плиты нет.

– Ясно. – Промямлил я, находясь под впечатлением от увиденного в прихожей.

Далее мы прошли в её личный кабинет, в котором стоял большущий стол, на нём монитор, принтер и стопки папок. Перед столом стояло пневмокресло, сбоку, вдоль стены, небольшой диванчик, на котором лежали подушка и одеяло, Джама лёгким движением схватила одеяло и сунула в шкафчик в углу комнаты.

– Садись. – Сказала она. – Ты работал когда-нибудь с такими детьми?

– Нет, только с нормальными.

– Они нормальные. Мы их называем особенные, и ни в коем случае не больные.

– Ясно, тогда только с неособенными детьми я работал.

Меня начинало это всё угнетать. «Особенные», Джама с грустными глазами и обстановка этого кабинета. Она мне рассказала, что не каждый может работать с такими детьми, для этого нужен дар, и он у неё есть, да, и не только у неё, а у всех, кто работает в этом центре с особенными детьми. Потом она достала папку из стопки на столе, открыла и стала перелистывать страницы с какими-то таблицами и графиками. Она листала и объясняла мне что всё это значит, как надо вести себя с особенными детьми, говорила, что они никого и ничего не видят вокруг себя, и меня тоже замечать не будут, они живут в своём мире. А я думал: «Почему же я выбрал писательство своей профессией, лучше бы поваром был, и тогда не пришлось бы таскаться по таким местам» – её я уже не слушал, для меня это была совсем новая, непонятная информация. «Они ничего не воспринимают, с ними, как с обычными детьми нельзя говорить» – продолжала Джама вводить меня в курс дела – «Им только в командном тоне нужно говорить, хорошо проговаривать слова и чётко формулировать фразы». После того, как она закончила мы отправились смотреть кабинет для рисования. Это была каморка без окон, метр на метр, – «Кошмар, как мне там поместиться с ребёнком, это же просто издевательство» – подумал я, но промолчал.