Десять кругов - страница 9

– Еще досмотр будет, – вздохнула женщина, стоящая перед нами.

– А как будет-то? – стала волноваться другая.

– Говорили, будут чемоданы смотреть.

И правда, таможенники тем временем попросили водителя открыть багажное отделение, проволокли к рамке сканера чей-то чемодан, изучили его.

– Нам тоже нести? – стал спрашивать кто-то из толпы.

Поляки замотали головой, что-то стали говорить, никто не разобрал. Один из наших водителей пояснил, используя в том числе разговорную, простонародную лексику:

– Все, досмотр окончен, б…ть, документы уже могут вернуть, все в салон, из-за вас задерживаемся, б…ть!

– Но мы в туалет…

– Потом сходите, через два часа будет остановка!

– Как это – через два часа? Мы столько ждали. Посмотрите, тут же дети…

Кто-то стал показывать в том числе на Дарвина, который совсем испугался криков и прятался за меня.

– Чуть что – сразу дети у них! – заругался водитель. – Мы стоим из-за вас.

Этому странному диалогу изумился даже пограничник, тащивший к автобусу кипу наших документов. Встав перед водителем, как упрямый столб, он строго сказал:

– Nie spiesz się, dzieci są tutaj! – и тоже показал на Дарвина.

Краем глаза я видела, как возле автобуса какая-то женщина обнимает волонтера-бородача. И они друг другу бесконечно повторяют:

– Dziękuję bardzo, дякую, спасибо! Dziękuję bardzo!

Минут через двадцать, в уже уверенных лучах весеннего солнца, мы выехали на польскую землю.

Вместе с этой, вполне реальной границей должна была быть пересечена и какая-то психологическая черта. Мобильный оператор переключился на роуминг, никаких оповещений о воздушной тревоге, гладкие дороги, указатели на смешном польском языке, от которого всегда щекотно где-то в переносице.

Люди в автобусе зашевелились, скинули паническое оцепенение, заговорили между собой. Ко мне повернулась женщина, сидящая впереди, протянула конфету:

– А как зовут вашего мальчика?

– Дарвин, – сказала я, готовая к пояснениям.

– Как ученого? Который писал про теорию эволюции?

Вообще у меня есть несколько заготовленных вариантов истории, почему у Дарвина такое имя. И о том, как мы тянули записки из шляпы, а кто-то шутки ради написал «Дарвин». И о том, что альтернативный вариант имени был «Перкосрак» – в честь «Первой космической ракеты» и моей любви к научной фантастике. Но тут я ответила проще:

– Нет, просто игла слов… Дар – как подарок, и «win» – как победа по-английски. Вот и получается, что он мой дар и мой победитель. Дарвин.

– Оригинально, – подтверждает женщина, и мы друг другу улыбаемся, как мы все друг другу улыбались когда-то давно, в мирные времена.

И тут, сначала тихо, а потом все громче и громче начинает плакать девочка с рыжей куклой, сидевшая в конце салона:

– Мам, я к папе хочу… Я домой хочу… Мам, я хочу домой… Когда мы поедем домой?

И вот так, сначала тихо, а потом громче и громче начинают плакать все остальные. Отворачиваясь к окну или утыкаясь в ладони, закусывая губы или даже не пытаясь скрыть своих слез.

Черта была пересечена, но война нас не отпустила. Вцепилась, костлявая: «Не убежите, не победите! Я тут, я с вами, я в вас самих. Буду сниться, буду пугать самыми черными новостями из дома, заставлю бороться за жизнь всюду, где бы вы ни оказались. Вас ждет голод и одиночество, никому вы не нужны, только мне… только мне! Вы мои!»

И одна за другой в салоне автобуса поднимаются женские головы, и, как на исповеди, сыплют историями: