Я уже упоминал, что какая-то история стоит за кличкой моего друга. Все называли его Трёшкой. Когда в очередной раз мы пошли с ним на улицу разрабатывать мою ногу, он рассказал мне, почему эта кличка прицепилась к нему.
– Иногда ты лежишь, смотришь куда-то вдаль и о чем-то думаешь. Ты серьезно ничего не помнишь? Или предпочитаешь забыть все? – как-то начал он.
– Не помню. Последнее, что приходит мне в голову, так это то, как я лежу где-то среди мусора. Мне холодно и страшно. А потом все как в тумане. И вот вы. Я оказался здесь, – с какой-то ноткой грусти начал вспоминать я.
– Странно это все. А как зовут тебя, тоже не помнишь?
– Нет, не помню, – пожимая плечами, отвечал я.
– Ты уже давно с нами, а имени никто твоего не знает. Я буду назвать тебя Оскар.
– Пусть будет Оскар. Я не против. А тебя все называют Трёшка, почему так?
– А что тебе не нравится?
– Да нет, все нормально, только с чем это связано?
– А с чем связан Оскар?
– Ты что, тоже выдумал?
– Да нет. Была одна история. На самом деле, я не люблю, когда меня так называют, пытался отделаться от нее, но… Прилипла. А сейчас уже как-то все равно стало.
– Расскажешь, может?
Он неоднозначно посмотрел на меня. Видимо, разговоры по душам были здесь не свойственны.
– Так и быть. Тебе можно доверять, я думаю.
Он почти никогда не курил, только в какие-то сложные нервные моменты. А тут он быстро достал сигарету из штанов. Я молчал, и он молчал. Мне казалось, что ему нужно собраться с мыслями. Вспомнить что-то, что он так тщательно пытался забыть. Докурив сигарету до конца, он присел рядом со мной на камень. Помолчав еще пару секунд, он опустил голову и начал вслух вспоминать свою жизнь до банды.
– Сейчас мне тринадцать где-то. Теперь я привык, что жизнь движется именно так. Еще несколько лет назад у меня был дом, семья. Жили мы бедно. Отец бросил нас, когда мне не было еще и пяти лет. Унывать и киснуть было нельзя. После его ухода я стал самым взрослым мужчиной в нашей семье. Был еще мой младший братик. Мать работала портнихой целыми днями и ночами, а я сидел с ним дома. Она всегда очень уставала, поэтому иногда пила. Из-за ее такого состояния заказов становилось все меньше и меньше. Через два года она и вовсе осталась без работы. Мне тогда уже было почти семь, а братику пять. Пришлось найти работу мне. Неподалеку от нас жила богатая семья, и я пристроился к ним. Они почти не платили, наверное, боялись, что я куда-то не туда дену деньги, зато давали всегда много еды. Все без остатка я приносил домой – маме и братишке.
Резко он прервал свой рассказ. Я чувствовал, что чем больше он рассказывает, тем сложнее ему становится вспоминать все, что было. Он встал, походил взад и вперед, потом вернулся на прежнее место, только уже сел спиной ко мне и продолжил.
– Мне было только жалко брата. Он ежедневно сидел с ней дома и видел, как она умирает на глазах. Я просил ее, я умолял снова заняться делом, в конце концов, перестать пить… Дальше становилось хуже. Как только я приносил домой еду, она сразу же забирала все и уносила. А потом возвращалась с бутылкой чего-то там. Когда в очередной раз брат остался голодным, я стал прятать немного хлеба в кофте. Когда мать уходила, мы с братом ели. Это было тяжелое время, но все же, я был не один. Понимаешь, не один. Потом в нашем доме стали появляться какие-то мужики – они пили вместе. Как-то мы с братом купались в реке, и я заметил, что у него вся спина в синяках и ссадинах. На мои расспросы он не отвечал, говорил лишь, что упал. Какой же я идиот, нужно было тогда догадаться, что его избивали.
