Я наклонилась вперед и вновь посмотрела на парящее чудо длиной чуть не в десять общественных парокаров. Такое увидишь нечасто. Да, только самые богатые горожане могли позволить себе летать на дирижаблях. В городе даже не продавали на них билеты и попасть туда можно было лишь заплатив при погрузке.
– Подумать только, он даже не падает, – восхищенно проговорила я. – Словно воздух держит его в своих ладонях.
Шеф, не выдержав и отчего-то хитро прищурившись, достал из встроенного шкафчика дорожный набор для письма и принялся что-то писать.
– Вот, Кис-Кис, – сказал он, складывая листок пополам и запечатывая письмо печатью, – пойди, отнеси мои поздравления леди Эвелине. Я не смею явиться к ней сам, в силу нашей с Лайнусом дружбы, но уверен, что она с удовольствием примет мои искренние пожелания удачи. Поистине, она удивительная женщина.
– Совершенно с вами согласна, шеф. – Я забрала послание и с радостью выпорхнула из уже душного салона парокара.
К тому же, мне все равно пришлось бы отлучиться, чтобы возможно встретиться с господами-газетчиками. Я очень надеялась, что наш с ними план сработает, но до сих пор не увидела ни одного из моих вынужденных компаньонов.
Ветер тут же прогулялся под пальто и, вынырнув наружу, принялся играть моей многострадальной шляпкой, мечтающей уже обрести покой в миссионерском приемнике пожертвований или вовсе на помойке. Я пообещала со следующей заработанной суммы приобрести ей замену, и она тут же повисла тряпочкой на моей рыжей прическе, перестав пытаться улететь в, насколько я поняла, теплые края.
Положив для надежности листок с посланием в сумочку, я направилась прямо к шатру, проход к которому преграждала сначала толпа зевак, а после цепочка из солдат, присланных губернатором для охраны правопорядка. С представителями охранных органов у меня были странные отношения. С одной стороны, в глобальном смысле мы преследовали одну и ту же цель, пытались помочь людям. Но с другой, нас непреодолимо разъединял банальный денежный вопрос. Я предпочитала получать плату от одной стороны, то есть стороны заказчика, тогда как полицейские чины подчинялись тому, кто больше платил. Нет, над их отделениями всегда висела надпись «Защита и опора». Но вот кого от кого они защищали и кто на кого опирался, как правило, решал размер мзды. Поэтому мелкими делами, наподобие пропажи племянников, мелких краж на рынке или бузотерством в кабаках, они не занимались. Если только это не касалось интересов состоятельных людей, одаривавших на праздники господина полицейского щедрыми подарками или баловавших господина начальника городского департамента полиции излюбленными щенками брыластой породы. Вот тогда попадаться даже честному человеку на глаза им не стоило. Мзда имела значение.
Конечно, обвинять всех огульно неверно, но молодых и рьяных служак, более всех метивших на место главных вершителей справедливости в городе, начальство в большом ведомстве быстро ставило на место. И им не оставалось ничего иного, как смириться с действительностью или покинуть теплое местечко, оплачиваемое из городской казны. Бывали редкие случаи упрямства, но они, как правило, заканчивались где-то в северных областях нашего славного государства, где испокон веков не переводился камень в каменоломнях или в южных районах в бесконечных лабиринтах угольных шахт.
Исключение делалось для вот таких, как сейчас, случаев. Тогда волей-неволей в цепочку плечом к плечу с военными вставали все младшие чины вкупе с младшим командным составом. Полагаю, сегодня именно так и было приказано, потому что среди серых военных мундиров я видела синие, с приколотыми на груди медными номерными бляхами, принадлежавшие полицейскому корпусу.
