– Намекаешь на инцидент перед выпуском? Я приложил к тому руку…
– Погодь, пока договорю, – пригрозил перстом Саечкин. – Успеешь оправдаться. Я о том, что Доходу следовало сразу все прояснить. Можно же было разрулить без заносчивости. Будто фамилию свою оправдывает – Недоходов. Может для того и позывной дали с обратным смыслом. Авось дойдет?!
– Похоже, дошло.
– Кабы не было поздно! Ленька захаживал ко мне ранней весной. Возжелал поплакаться в жилетку. Тебя не позабыл упомянуть. Все свои беды свел к позорному исключению из школы, будто жизнь после того остановилась. Я ему говорю, мол, неразумно так думать и небезопасно. Можно в такое болото угодить, что потом не выберешься. Он только зубами скрежетал. Думаю, из-за спеси и гонора тормознули нашего Дохода похлеще, нежели тебя. Теперь говори, что накипело.
Вмиг ощутил, как заныло под ложечкой. Лицо стало мокрым от пота, будто какой-то пакостник плеснул ушат воды на раскаленные камни в парной.
– Вина на мне, – пробурчал и услыхал свой голос, будто со стороны. – За то, что не поговорил с ним вовремя. Я ведь не сразу узнал, что Ленька меня обвиняет. Пуртев сообщил лет семь назад. Тогда и надо было разрулить. Может, не случилось бы…
– Отпускаются тебе грехи, ‒ пробасил Сан Саныч с обстоятельным видом. ‒ Принялась исповедь. Не было фальши и перекладывания вины.
– Не знал, что прощение настолько облегчает терзания. Осталось с Доходом утрясти.
– Успеется. Только не перебирай излишней ответственности. В данной ситуации нет абсолютно правых и виноватых. Каждый внес свою лепту, равно, как случившееся касаемо каждого из нас. Пока непонятно – кого в какой мере. Время подскажет, тогда и выяснится, почему Всевышний свел нас воедино спустя столько лет.
– Согласен. Непосильно быть ответственным за все.
– Вот и ладно. Теперь о деле поговорим. Слыхал, будто следят за тобой, а еще дознался о новых вещдоках.
– Откуда?! Я сам только узнал! Хотя, чему дивиться? Это ж Одесса!
Саечкин рассмеялся и успокоил:
– Не переживай! Ваша со следаком секретность не нарушена. Чтоб ты знал, у меня своя конспирация и топтуны свои. Не сижу, сложа руки, уповая только на молитву.
Наконец, подъехали к дому Костюченко. В округе царила горестная тишина, усиленная безмолвным присутствием множества людей. У запертых ворот выстроились в ряд легковушки, а чуть поодаль, словно на стороже стояли милицейский УАЗ и карета скорой помощи. Возле калиток и на лавочках кучковались соседи.
В ухоженном дворе припомнилось застекленное крыльцо под красной черепицей. Навстречу поспешал милицейский капитан, схожий телосложением с поджарым Батоном. Не сдерживая слез, бросился в объятия священника.
– Как же так, дядя Саша?! – только и смог вымолвить, уткнувшись в рясу.
– Крепись Андрюша, – ответил Саечкин. – Отыщем душегуба! Познакомься с полковником Кучером. Тоже из наших. Он тебя помнит еще с пустышкой.
Капитан отстранился, протянул для рукопожатия пятерню и позвал в дом.
За порогом накрыло довлеющей прострацией. Подойдя к родителям Славы, бормотал шаблонные фразы, подумывая, как поскорее выбраться на свежий воздух. Подальше от гнетущего покрова, сотканного из скорби и боли утраты.
Супруга Костюченко и тоненькая чернобровая дивчина с белым, как стенка лицом – изо всех сил старались держаться. Жена говорила чуть слышно с кажущимся спокойствием. Уверила, что помнит меня из-за прозвища, несвойственного внешности. Потом обессиленно выдохнула и разрыдалась, обняв дочурку. Дальнейшее стерлось из памяти.
