Старуха уперла руки в бока, глубоко, с присвистом, вдохнула, открыла рот и… снова его закрыла. К человеческой наглости она относилась с пониманием. Более того, вопреки известной пословице, для нее человеческая наглость была вовсе не вторым счастьем, а как раз таки первым. Но вот такая наглость – вежливая, холодная, отстраненно-элегантная – никогда не давалась ей в полной мере и она искренне завидовала людям, которые пользовались ею легко и небрежно.
– В чем это вы хотите убедиться? – прогудела госпожа Розенгард, безуспешно пытаясь раскурить потухшую сигару. – В том, что где-то в этом доме, не валяется труп недельной давности, о котором я случайно забыла сообщить в полицию?.. Только не врите мне, что вы не полицейский! Я имела дело с полицией, когда вы, юноша, еще имели дело со своим ночным горшком.
При слове «труп», Милена вздрогнула, побледнела и, закрыв глаза, прислонилась спиной к входной двери.
– Ладно, давайте на чистоту. Я частный детектив. Госпожа Беркова наняла меня для розыска своего брата. Это, во-первых… А во-вторых, госпожа Розенгард, скажите, с чего это вдруг вы заговорили о трупе?
– Я же сказала – ищейка! – удовлетворенно хмыкнула старуха. – И не держите меня за дуру, юноша. Зачем же еще вы рветесь в эту квартиру? Только, говорю вам, нет там никого. Я еще не совсем слепая и прекрасно знаю, что творится у меня в доме.
Она сердито выдвинула верхний ящик здоровенного древнего комода, погремела там чем-то, затем обернулась и швырнула Виктору ключ с грубой деревянной биркой, на которой черной тушью был выведен номер двенадцать.
– Идите и убедитесь сами! Я не потащусь туда с больными ногами, – прогудела, словно в пустое ведро, старуха. Она кивнула на застывшую у двери Милену и добавила: – Третий этаж, она знает…
Первое что увидел Виктор, включив свет в прихожей, была лежащая на полу у двери телеграмма. Разумеется, та самая, в которой Милена сообщала о своем приезде. Виктору это не понравилось. Он передал телеграмму девушке, и та, прижав листок к груди, рванулась сквозь прихожую в единственную комнату, в которой, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Виктор двинулся следом, не забыв по пути сунуть нос в ванную, тоже пустую и давно требующую ремонта.
Честно говоря, он ожидал увидеть унылое жилище запойного холостяка – какую-нибудь донельзя загаженную и вонючую берлогу. Ничего подобного. Квартира Антона Беркова выглядела вполне пристойно, насколько может быть пристойной дешевая меблирашка. Милена Беркова нисколько не согрешила против истины, назвав своего брата аккуратным и дисциплинированным человеком. Похоже, тот исповедовал простой житейский принцип: чисто не там, где убирают – а там, где не мусорят. Конечно, это создавало некоторую иллюзию порядка, но только иллюзию. Чувствовалось, что в квартиру несколько дней никто не заглядывал. Застоявшийся воздух был плотен и несвеж. На всем лежал тонкий, физически ощутимый слой пыли, отбивающий всякое желание прикасаться к чему-либо руками.
Виктор не спеша обвел глазами комнату – от входа по часовой стрелке, как привык это делать, будучи еще помощником окружного прокурора. Слева у стены большой, обитый старой коричневой кожей диван с высокой спинкой аккуратно застелен пледом-шотландкой. На темные доски пола брошен истертый прикроватный коврик. Над диваном дешевая репродукция картины в «бронзовом» багете – какой-то голландский натюрморт с фруктами. В углу низкое кресло, торшер с оранжевым тряпичным абажуром, «зеленоглазая» радиола в полированном ящике на ножках. В дальней стене два темных узких окна с жалюзи, между ними чугунный радиатор отопления. В правом углу широкий письменный стол с настольной лампой и с аккуратно задвинутым стулом. Над столом книжные полки лесенкой – полностью заставлены книгами. Рядом, вдоль стены, трехстворчатый платяной шкаф с пыльным зеркалом и застекленная дверь, распахнутая в кухню, куда Виктор тут же не преминул заглянуть.
