– А у нас тоже открытие, – сказал Генрих. – Когда я в очередной раз пытался нарисовать контуры, отпечатывавшегося на листе прибора, Пелагея Дмитриевна, глянув на мои каракули, сказала: «Гера, ведь это же морской секстант». Так что ясно одно: мы имеем страстную поклонницу астрономии, – с улыбкой закончил он.
Пелагея Дмитриевна вдруг задумалась и сказала:
– А вы знаете, ещё до войны мне пришлось побывать в вашем городе. Один местный инженер задолго до Кусто придумал свой тип акваланга и испытывал его на небольшом озере, военным идея понравилась, ему дали небольшое КБ[1] и озеро сделали закрытым объектом.
– Да, когда я говорил о наших предприятиях, у меня это вылетело из головы. Не знаю, чем там сейчас занимаются, но запретная зона до сих пор существует, – сказал Генрих.
– Может, вы правы, и она действительно шпионка, но тогда при чём здесь я? Всю жизнь ловил пусть крупных, но уголовников. Я же милиционер, а не контрразведчик, – сказал Михаил.
В комнате наступила тишина. Михаил Васильевич, о чём-то задумавшись, неотступно смотрел в окно. Пелагея Дмитриевна, любуясь, взглянула на него: «Вылитый Джеймс Мур в роли Бонда», – подумала она. Генрих же выглядел как настоящий древний германец – рослый блондин с ослепительно васильковыми глазами. «За эти глаза Клава, наверное, и полюбила его, того Генриха, – подумала Пелагея Дмитриевна, вспомнив отца и мать директора. – Как обидно! Погибнуть за два месяца до конца войны». На душе стало горько, и мысли сами собой перенеслись на сегодняшнюю их проблему. И когда Михаил Васильевич отвернулся от окна, перед его глазами встала такая картина: Пелагея Дмитриевна сидела в кресле, держа в правой руке именной наган и уперев его ствол в свой подбородок. При этом взгляд у неё был такой задумчиво-отрешённый, с какой-то грустью, и со стороны создавалось впечатление, что задумала застрелиться, но пока ещё окончательно не решилась на это. Так она любила думать над сложными проблемами. Как-то, ещё в начале службы, её начальник, увидев такую картину, был в ужасе. Он в самом деле подумал, что Пелагея хочет застрелиться, тем более что проблемы на тот момент у неё были очень серьёзные, и Пелагею даже подозревали в измене. Но начальник не верил в измену и поэтому с криком: «Паша стой, не делай этого» бросился к ней и выхватил у неё наган. Но со временем он привык к этому и понял, что как Шерлоку Холмсу помогала его трубка, то никогда не курившей Паше, помогал револьвер, упёртый в подбородок.
Внезапно Пелагея Дмитриевна опустила наган и сказала:
– Я полагаю, мальчики, что надо сделать следующие вещи: первое – проконтролировать, если это возможно, появление паспорта с её первоначальными данными или с данными, которые она могла получить на почте. Второе – надо ещё раз досконально побеседовать с её коллегами на почте и в школе. Даже профессионал может упустить какую-то незначительную мелочь. Я же со своей стороны постараюсь узнать, есть ли в вашем городе объекты, представляющие государственную тайну. К счастью, ещё не все мои друзья на пенсии.
К сожалению, повторные разговоры с работниками почты ничего нового не дали. Ответ от друзей Пелагеи Дмитриевны тоже запаздывал, и друзьям ничего не оставалось, как отправиться домой, тем более что заканчивался больничный лист директора. Зато дома их ждал неожиданный успех. Одна из молоденьких учительниц вдруг вспомнила, что однажды видела пропавшую учительницу под руку с директором местного краеведческого музея, Виктором Андреевичем Мельгуновым. Михаил Васильевич, едва дождавшись конца урока, тотчас помчался к нему. Мельгунова историк раньше немного знал, так как он, как и Михаил Васильевич, был холостяком и питался в «Домовой кухне». Готовили там довольно прилично, обеды на дом отпускались со скидкой десять процентов, и поэтому многие холостяки посещали это заведение. Там и познакомились Мельгунов и Михаил Васильевич.
