После тренировки он ждал ее вдалеке, на боковой аллейке, притопывая от холода ногами и подняв воротник. Видел, как она выходила с девчонками. Поворачивалась к нему спиной и что-то им говорила. Он не слышал.
Катя, с любопытством заглядывая ей за спину и, видя замерзшую фигуру, спрашивала:
– Тебя ждут? – И опять смотрела не на Альбину, а мимо нее, туда, где кто-то топал ногами. Ей ужасно хотелось подойти поближе. Но Альбина не давала.
– Да… – махнув равнодушно рукой, говорила тихо и пренебрежительно. – Из класса моего парень. Увязался…
– Познакомь? – Кате ужасно хотелось увидеть того, кто так фанатично за Альбиной ходит. В лицо хоть таких увидать разок!
– Не с чем там знакомиться. Он стесняется. Молчать будет. Потом.
Прощалась и с каким-то непонятным чувством вины заворачивала к нему. Ведь ей с ним было интересно. Зачем она так за глаза? Но потом думала: «Ну а чего она привязалась? Познакомь, познакомь. Может, я не хочу его ни с кем знакомить».
– Ты молодец, – встречал он ее приветливо. – Здорово катаешься. Лучше всех. Я так не умею.
– Еще бы ты так умел. Я с шести лет занимаюсь.
А потом они ехали в теплом трамвае обратно, глядя, как обычно, на убегающую от них дорогу, а не друг на друга.
– Ты как-то странно мыслишь. Придумал себе какой-то бред, извини меня. С твоей-то головой. Вот стал бы врачом, поехал бы на север. Спасал бы кого-нибудь. Что, это не жизнь разве? И опыта бы набрался. Я не права, что ли?
– Не знаю. Я не думал об этом. Врачом… Кишки всякие, кровь. Кости переломанные. И ты что, хочешь этим сама заниматься?
– Я – могу. Я, знаешь, таких разговоров за столом наслушалась, что меня это все уже давно не смущает. Мамато с папой над котлетой с картошкой все про гнойную хирургию и ожоговое отделение любили поговорить. Так что, знаешь…
– Но это же сердца не хватит всех жалеть!
– А жалеть никого не надо. Надо просто работать. Жалеть – такое слово дурацкое. Особенно для врача. Представь – ты приходишь к врачу, тебя резать надо. А врачу тебя жалко. Ладно, говорит, идите, больной. Не буду я вас мучить. Ты уходишь и загибаешься. Нет, Жень, жалеть больных нельзя. Это точно. Они от этого дольше болеют. Им нравиться начинает…
– Ну хорошо, согласен. Жалость – не то слово. Ну, значит, сострадать.
– Это что же будет, если вы все вместе будете страдать? У него болит – и у тебя болит? Он страдает, и ты страдаешь? Здорово придумал. Тогда бы вместо больниц морги надо было открывать. Нет, сострадать тоже вредно.
– А зачем ты тогда хочешь врачом быть? Ты – сама. Если тебе никого не жалко?
– А, может, я сама не хочу. Я просто рядом хочу быть. Мне они нравятся. Я бы и замуж за врача вышла… Но это я так… Врач не может быть злым, раз он выбрал такую профессию. И не может быть тютей мягкотелым, потому что надо быть жестким в мелочах ради спасения целого. Отрезать ногу, а человека спасти. Такие решения на себя брать. Мне нравится. Ни одна профессия мужчине так не идет, как врач. Тут всегда есть место подвигу.
– Ты это серьезно? Ну а космонавт там какой-нибудь? Летчик?
– Ну что летчик? Может, он хам трамвайный или еще какая-нибудь зараза. Летает себе в облаках. Есть летчик, нету летчика – мне все едино. За что мне его любить?
– Знаешь, как это называется? Это называется – эффект переноса. Женщины всегда во врачей влюбляются. Просто врач по долгу профессии должен выслушивать твои жалобы, заглядывать тебе в глаза, спрашивать о самочувствии. И все это очень похоже на модель поведения влюбленного в тебя человека. Эффект переноса профессии на личность. Мне вообще не нравится, когда говорят: люблю врачей, люблю пожарных, люблю французов. Сволочи повсюду есть. Ты же вроде не глупая. Понимать должна.
