Он обернулся, разглядывая стройную фигурку, тонущую в дорогом шитье. Дану была красива, как и её мать. Он знал обеих, но ни одну не любил.
Иногда Риган пытался вспомнить, значил ли для него хоть кто-то больше, чем листва, что по осени пожухнет и опадёт – и не мог. Все они были на одно лицо. Все они не стоили ничего.
Риган пересёк покои богини и, опустившись на одно колено, поцеловал будто бы случайно протянутую ладонь.
– Он ещё не обучен, моя госпожа.
– Всё равно, я хотела бы видеть его, – капризно заявила она, и Риган с трудом удержался от того, чтобы поморщиться ещё раз.
– Как только он освоит хотя бы самый простой этикет, – Риган снова коснулся губами длинных тонких пальцев, – ты за этим меня позвала?
Дану несколько секунд задумчиво смотрела на него. Лоб её пересекла вертикальная морщинка, которая абсолютно ей не шла, а затем лицо её снова стало спокойным и умиротворённым.
– Нет, – сказала она и, высвободив руку из его пальцев, встала. Подошла к окну и замерла. – Меня всё ещё тревожат вести из-за моря.
– Опять?.. – Риган вздохнул.
– Замолчи, – перебила она его и воздела ладонь, показывая, что это приказ. – Я желаю сказать. Не в моих силах остановить судьбу, и если мне уготовано стать той, кто увидит конец моих детей, то так тому и быть. Но я хочу, чтобы люди запомнили меня. Запомнили… как последнюю из богов. Пусть это будут и не те, кто поклонялся мне, а те, кто придут за ними вслед.
Риган задумчиво смотрел ей в затылок, пытаясь понять, верит ли Дану в то, о чём говорит, или нет. Для богини она была слишком эгоистична и слишком озабочена собой. Для женщины – слишком величественна и слишком мудра.
– Я хочу, – продолжала Дану, принимая как должное его молчание, – чтобы там, на вершине Холма Начала Времён, был воздвигнут храм. Величественный, как и наше прошлое. Как и вся наша гибнущая земля. Чтобы прошли века, но люди видели этот храм и вспоминали меня – ту, что когда-то здесь жила.
Наступила тишина.
Риган чуть склонил голову в бок.
– Почему ты молчишь? – поторопила его она.
– Если вы хотите мнение верховного жреца, – сказал Риган, подходя к ней и останавливаясь так, что плечо его касалось её плеча. – То это противоречит тому, в чём суть нашей веры – не менять мира вокруг себя.
Дану поморщилась.
– Допустим, я хочу мнение не жреца.
– Не жреца – а кого же, моя госпожа? – Риган резко повернулся к ней, заглядывая в глаза. – Вашего советника? Тогда я скажу, что если вы опасаетесь войны, то не время тратить камни на монументы самой себе, нужно готовиться к войне. Вашего любовника? Тогда…
– Замолчи! – Дану взмахнула рукой, и лицо её стало таким же холодным, как и его. – Я больше не хочу слушать тебя.
– Вы отдали приказ.
– Да, и теперь отдаю другой. Распорядись, чтобы начали добычу камня. Мы будем строить храм. И это будет памятник не мне, – она отвернулась к окну, – это будет памятник моим мечтам.
– Как прикажете, моя госпожа, – Риган согнулся в поклоне и, резко развернувшись, направился к двери. Плащ колыхался у него за плечами, трепетал на невидимом ветру предвестием близкой беды.
Девон плохо спал – он вертелся с боку на бок всю ночь, потому что даже для него, привыкшего к казарме, кровать, предоставленная Риганом, была слишком жёсткой, а сквозняк пронизывал насквозь.
Просыпаясь, Девон думал, что совершил ошибку, и теперь его план обречён. Риган не подпустит его так просто к себе – разве что на тех условиях, которые назвал сам.
