По осени отец открывал на острове грибной сезон. О грибах он знал все и готов был рассказывать о них часами. В лес он брал большую корзину, устилал ее тряпками – так, чтобы ни один гриб не был в дороге испорчен.
– Грибы, – говорил он, – это загадка.
Никто в мире не знал, что это такое – грибы. Растения? Или звери? Отец тоже не знал. Но верил, что грибы обладают тайной силой.
– Гляньте, как они растут, – отмечал отец. – Стайкой, спирально. Люди говорят, будто ведьмы кружат.
Часами он шуршал своей палкой в траве, потом громко охал, нагибался, подрезал ножичком найденный гриб.
– Тело гриба, – говорил он, – огромно. Но оно не показывается никому. Прячется от ненужного взгляда.
– А где прячется? – интересовался Борис.
– Да вот, у нас под ногами, среди корней деревьев и другого подземного мира. Только об этом не знает никто. А то, что грибники собирают, это ж ведь не грибы.
– А что?
Довольный, отец усмехался.
– Так, обманка для дураков.
У него была собственная грибная поляна. Отыскать ее случайному человеку было невозможно. Но даже если бы он забрел в потаенные отцовы места, обратно все равно бы не выбрался – сгинул бы, захлебнувшись в болоте или наступив на разбуженную гадюку. Сыновья это понимали. Поэтому шли за отцом точно в след и во всем его слушались.
В тайном отцовом месте всегда было сухо и как-то по-особому светло. Втроем они расстилали газету, выкладывали на нее из рюкзаков лук, картошку и нарезанную загодя матерью колбасу. Садились на землю.
– Грибы, – продолжал отец свою науку, – правят всей нашей жизнью. Своими спорами они проникают и в растения, и в зверей.
– А в людей? В людей тоже? – испуганно спрашивал Борис.
Отец молча соглашался. Насытившись, откидывался на траву и подолгу смотрел на застиранный ситец неба.
– А вообще, грибы такие. Если захотят, они ж и убить могут.
– Как убить?
Отец выковыривал куски колбасы из зубов.
– А так. Люди наивные. Не знают про это, считая грибы безобидной и глупой травой. А они нет. В них запрятана сила.
Он громко зевал и проваливался в сон. Сыновья сидели тихо, не решаясь будить отца своими расспросами, и молча наблюдали, как на его лицо, жесткое, волевое, забираются мелкие муравьи или тенетники. Отец спал, не тревожа их и не прогоняя, будто бы был в этом лесу не пришельцем из человеческого мира, а частью этой дикой природы.
Однажды зимой отец вернулся из рейса и привез Борису армейский компас. Этот подарок был настоящим отцовским признанием того, что отныне Борис и сам может стать проводником на Голодном. У Арсения такого компаса не было. И он отчаянно позавидовал брату.
В моменты, когда тот, любуясь отцовым подарком, доставал бережно компас из кармана, клал его на ладонь и подолгу смотрел, как магнитная стрелочка, подрагивая, совершает свой таинственный поворот, Арсений умирал от отчаяния. Ему хотелось, чтобы Борис заболел и его положили в больницу. Или чтобы он вообще умер от какой-нибудь неизлечимой болезни. А компас остался бы и был отдан ему, младшему брату. Арсений никогда не признавался в своем тайном желании. Но оно день за днем разрасталось в нем все сильнее, заполняя его душу настолько, что, казалось, ничего другого в ней больше и не осталось.
Весь остаток зимы Борис грезил желанием поскорее испробовать компас, испытать его в суровых условиях на Голодном. Однако в тот год весна не торопилась со своим приходом. Снег никак не сходил, и лед на Волге начал подтаивать едва-едва. Открытие судоходства откладывалось. Борис томился от своего желания из последних сил. Отец, видя его мученья, твердо пообещал Борису, что как только вернется из рейса, они сразу же поедут на остров.
