Выхожу из туалета с перекошенным от злости лицом, но, сделав всего пару шагов, меняю его на беззаботное – пусть думают, что мне тоже весело. Пробираюсь между столиками на место, но никто не смотрит в мою сторону – видимо, уже забыли. Около нашего нос к носу сталкиваюсь с девушкой, которой несколько минут назад проиграл в гляделки. Она, оказывается, почти с меня ростом и довольно широка в плечах, для девушки, разумеется. На её лице озабоченность.
– С вашим другом всё в порядке? – спрашивает она.
– Да, спасибо, – отвечаю я, – он просто перебрал.
– Видимо, не просто, раз так упал?
– Ну, не так уж он сильно и упал… и потом, быстро поднятый поэт упавшим не считается…
Улыбаюсь, чтобы обозначить шутку, но девушка не реагирует. Наступает неловкая пауза.
– Татьяна, – девушка довольно резко протягивает мне руку.
Слегка пожимаю прохладную ладонь:
– Валерий, можно Лерик.
– Лерик, как мило. А это, – Татьяна показывает отогнутым большим пальцем себе за спину, – Аня.
Из-за её спины появляется девица с густо накрашенным, но совершенно детским личиком, в которой я узнаю ту самую «Ахматову», то есть мадемуазель Анну. Она тоже подаёт мне руку, только, скорее, для поцелуя, нежели для рукопожатия. Мне не остаётся ничего другого, как, слегка нагнувшись, приложиться к ней губами.
– Так это вы – убийца Маяковского? – спрашиваю я, выпрямившись.
– Одна из, – отвечает мадемуазель Анна, – нас много.
– И чем же, простите, вам не угодил Владимир Владимирович?
– Он убил русскую поэзию, и за это мы должны убить его.
– Но он ведь уже, – быстро произвожу расчёт в уме, – шестьдесят восемь лет как мёртв.
На Анином скуластом лице появляется странное выражение – смесь гнева и удивления.
– Это, безусловно, делает вам честь, – медленно и отчётливо произносит она, – что вы знаете официальную дату кончины Маяковского, но на самом деле он ещё жив.
Трудно описать то, что происходит в моей голове.
– И сколько ему стукнуло? – должно быть, несколько эмоционально осведомляюсь я. – Пардон, запамятовал, когда Владимир Владимирович уродился.
– Не в прямом смысле, конечно, жив, – оговаривается Аня, – физически он, разумеется, мёртв. Его застрелила Вероника Полонская, но дух его мечется над нашей родиной, находя пристанища в неокрепших поэтических душах, например, в душе вашего друга. Наша задача – изгнать его оттуда…
– Ладно тебе, перестань, – перебивает её Татьяна, – может, лучше сядем?
Бегло осмотрев наши шмотки на предмет пропажи чего-либо, я принимаю приглашение, и вместе со стулом и недопитой кружкой перемещаюсь за столик к девушкам, на котором вижу два конусообразных бокала и тарелочку с орешками. Перехватив мой взгляд, Аня выдаёт:
– Абсент здесь не наливают. Наверное, поэтому тут читают такие дерьмовые стихи.
– Абсент? – не понимаю я.
– Напиток поэтов, – поясняет Татьяна.
– Ах да, «Зелёная фея»! Читали, читали… Только мне как-то ближе напиток не поэтов, а варваров.
– От абсента – стихи, а от пива – бодун и очередь в сортир, – презрительно роняет Анна.
И хотя её слова мне не особенно приятны, по сути, она права – очередь туда, откуда я только что вернулся, вызвана именно им.
– Как бы там ни было, – говорю я, поднимая кружку, – за наше случайное знакомство!
Девушки тоже поднимают бокалы и благосклонно со мной чокаются.
– А вы, Валерий, имеете какое-нибудь отношение к литературе? – спрашивает Аня, ловко закидывая в рот пару орешков.
