– Устал?
Молчун кивнул. Потом посмотрел на Сергеева и пожал плечами, делая неопределенный жест правой рукой.
Это означало:
– Да. Устал. Но если надо – пошли. Я готов.
– Не очень и надо, – сказал Михаил, затягиваясь. – На рандеву мы успеем. Только надо выйти рано утром. Как рассветет. Еще через весь город пилить. Помнишь завод?
Молчун показал, что помнит. Сергеев и сам это знал – ранней осенью они ночевали почти двое суток в огромной коробке цеха с местами сохранившейся кровлей. Молчун слегка подвернул ногу, когда они поднимали сейф из затопленного хранилища, а Сергеев порвал гидрокостюм о торчащую, гнутую арматуру и оцарапал плечо. И в сейфе, как назло, ничего особого не оказалось – так, мелочевка. И костюм было жалко – до слез.
А идти дальше с такой ногой было бы неправильно, тем более что шли они тогда на север, к «Вампирам», на переправу – неспокойные места и соседство с Капищем сулили большие проблемы, особенно если путешествовать с хромым партнером. Вот и пришлось отсиживаться среди искореженного оборудования, которое было когда-то дорогущим прокатным станом, а сейчас представляло собой просто груду металлолома, согнанную в угол гигантской метлой потопа.
– Можем зайти к Тимуру. Поспим пару часов, обогреемся, а утром двинем дальше.
Молчун к Тимуру относился без настороженности, но и без особых симпатий. Он, вообще, испытывал симпатию только к одному человеку – Сергееву. Остальных он просто терпел, не выказывая ни положительных, ни отрицательных эмоций.
– Ну? Куда? Выбирай.
Молчун ткнул большим пальцем за спину в сторону Госпиталя и опять кивнул.
– Значит, на том и порешили, – сказал Михаил. – Дай только докурю, раз уж сидим.
Через десять минут их уже проводили к Тимуру.
Он еще не спал, а вот Головко спал, и Сергеев попросил его не будить. Руководство Госпиталя располагалось там же, где операционные и палаты, – в восстановленном здании, которое когда-то было больницей.
Каждый раз, попадая сюда, Сергеев недоумевал, как Тимуру и его соратникам удалось создать при полном хаосе настолько жизнеспособную систему. Труд и талант, вложенные в эти развалины, превратили их в островок цивилизации. И пусть тут не работал водопровод, пусть генераторы включались только в случае острой необходимости, во время срочных ночных операций, когда обойтись светильниками или факелами было невозможно. Пусть отопление было печным, а туалеты – обычными сортирами казарменного типа на несколько посадочных мест, но все это настолько напоминало прежнюю жизнь, что Сергееву хотелось себя ущипнуть и не проснуться.
Тимур встретил их у входа, в пуховике с капюшоном, наброшенном поверх фланелевой рубашки, в джинсах и тапочках. Домашний, пахнущий антисептиками и неуловимо постаревший со времени их недавней встречи.
Сергеев видел, что Красавицкий потихоньку сдает – сказывались и изнуряющий режим работы, и возраст, и нервное напряжение, в котором Тимур жил без отпусков и выходных, непрерывное, как сердцебиение.
– Могу предложить тебе и твоему Санчо Пансе ванну, – говорил он через плечо, ведя их по длинному больничному коридору, освещенному факелами, воткнутыми в самодельные держатели. – Горячая вода, представляешь, Сергеев! Настоящая горячая вода! Тем более, господа хорошие, что, хоть амбре от вас и нет, выглядите вы не совсем стерильно.
Мадам Говорова, возникшая в одной из дверей, несмотря на нестерильность Сергеева и Молчуна, обняла их обоих, крепко прижав к могучей груди, затянутой в махровый халат.
