Дети небес - страница 52

– Амди, это невозможно, – сказала она мягко.

По мордам стаи прокатилось выражение щенячьего упрямства. Каждый элемент Амди был уже четырнадцати местных лет от роду: взрослый зверь, но разумом он оставался младше любой известной Равне стаи. При всем своем уме Амди был по-детски своенравен, хотя и тихоня. По ту сторону стола Джефри успокаивающе гладил между ушей одного элемента стаи.

– Разумеется, он не то хотел сказать, Равна, он в это не верит, но тем не менее говорит тебе чистую правду. ГИКи основывают свои пересуды на том, что мы в точности не знаем, как все было в Высокой Лаборатории и как родители ухитрились нас вытащить. Исходя из того, что нам известно, действительно можно предположить, что добро и зло поменялись ролями. В таком случае десятилетней давности действия Контрмеры представляются преступлением галактических масштабов – и нет уже никаких монстров, готовых свалиться нам на головы.

– А ты в это веришь?

Джефри возмущенно замахал руками:

– О нет, да нет же! Я просто пересказываю то, что слышал от многих – и что тебе в основном, э-э, стесняются сказать. И, упреждая следующий твой вопрос, нет, не думаю, что кто-нибудь из нас, здесь присутствующих, в это верит. Но среди ребят есть целая…

– Особенно среди старших, – вставил Эйвин.

– …группа тех, кому такое истолкование кажется привлекательным. – Джефри хмуро посмотрел на нее, о чем-то задумавшись. – И оно привлекательно! Это снимает с наших родителей ответственность за создание чудовищной Погибели, или как ее там. Наши родители больше не выглядят дураками. Дополнительную ценность такому объяснению придает тот факт, что жертвы, какие мы сейчас вынуждены приносить, становятся бессмысленными.

Равна ответила, прилагая изрядные усилия, чтобы голос не дрожал:

– Какие именно жертвы? Обучение низкоуровневому программированию? Или ручному счету?

– Дело просто в том, что мы вынуждены подчиняться чужим приказам! – воскликнула Хейда.

Ребята, надо полагать, ни сном ни духом не ведали о способах достижения консенсуса, принятых в дотехническую эпоху. Равна постаралась упростить их натаскивание, и кое-где учебные программы зияли пробелами. Она полагала, что доверие, стремление к общим целям и взаимопонимание помогут перебросить мостки через пропасть к тем временам, когда у них будет больше людей и более совершенная техника.

– Да, частично это объясняется стремлением к власти, – согласился Эйвин, – но в большей степени – кое для кого – проблемами с медициной. – Он прямо взглянул на Равну. – Годы идут. Ты правишь нами, и ты так же молода, как была. Ты выглядишь не старше, чем Йоханна сейчас.

– Эйвин, мне тридцать пять!

По страумлианскому календарю, совпадавшему со стандартным, один год равнялся тридцати мегасекундам[4].

– Неудивительно, что я молодо выгляжу; на Сьяндре Кей я бы считалась очень молодой сотрудницей.

– Да. А пройдет тысяча лет, и ты останешься так же молода, хотя все мы – даже старшие Дети – уже будем мертвы. У нас несколько сот лет, не больше. Кое-кто из нас уже старится, у них выпадают волосы, как после радиационного облучения. Кто-то набирает вес. Самые молодые из нас не получили почти никаких гериатрических средств. А наши дети сгорят, как мотыльки в пламени, за много десятилетий до нас самих.

Равне вспомнилась ранняя седина Венды Ларсндот. Но это не значит, что я ошибаюсь!

– Эйвин, послушай. Мы постепенно получим в свое распоряжение все медицинские технологии. Не только бессмысленно, но и попросту невозможно гнать лошадей и стремиться только лишь к продлению жизни. Я регулярно сверяюсь с графиками продвижения по пути к высокотехнологической цивилизации, представляемыми «Внеполосным-II». Эффективная медицина требует внимания к миллиону деталей. Мы не в состоянии сейчас загодя определить, какое средство нужно ребенку, не повредит ли оно ему. Поспешное стимулирование медицинских исследований перекосит всю программу и заведет нас в тупик. Это будет еще хуже промедления. У нас еще по меньшей мере двадцать совершенно исправных гибернаторов, и я надеюсь, что мы вскоре наладим снабжение их запчастями. Если понадобится, мы заморозим тех, кто достигнет критически опасного возраста. Никто не умрет.