Жратву мы тут же приходуем по назначению. Домашняя курица, запеченная в духовке, без всех этих чурковатых приправ, которыми обычно ее посыпают в грилятниках, – это такой кайф! Потом Тёха кидает добычу в большой ашановский пакет и идет к Менеджеру.
Нам нечего делать, и, развалившись на диване в блаженной сытой истоме, мы вяло переговариваемся, обсуждая сегодняшний скачок. По всему выходит, что ребята мы лихие, умелые и надо бросать осточертевшую работу в пробках и переходить на благородный скачковый промысел.
Больше всех за это дело агитирует Сапог:
– Мы что, чмошники? Забодало уже бензин нюхать. Иногда так башка болит, что глаза наружу вылазят. А на скачке все классно выходит: р-раз – и полна коробочка: и бабэ есть, и хавчик, и шмотки. Можно не только бухих, а и так…
– Как «так»? – спрашиваю я.
– Ну… – Сапог заминается. – Засечь фраера прикинутого, выцепить в тихом месте и в бубен! Тыдыщь! Тыдыщь! И еще, еще!
Он вскакивает и, размахивая кулаками, начинает показывать, как нужно давать «прикинутому фраеру» в бубен.
– Ага, а потом косари начнут шерстить тут все подряд, – осторожно не одобряет идею Губастый.
– О, зассал сразу! – Сапог подскакивает к Губастому и в шутку начинает молотить его: – Тыдыщь! Тыдыщь!
– Хватит вам! – строгим голосом прикрикивает Шуня, возящаяся с тенями для глаз, и странное дело – Сапог послушно садится на свое место.
– Губастый прав. Если гоп-стопить начнем, нас быстро накроют, – подвожу я итог дискуссии. – Бройлер говорил, что, ступив на территорию закона, мы можем оказаться у него… как это…
– Под пятой, – пищит Хорек.
– Во-во, под железной пятой!
– А пошли вы, – отмахивается Сапог. – Нету уже Бройлера! Он вот все хотел так делать, чтобы всем хорошо. И лежит теперь…
– А правда, – задумчиво спрашивает Губастый. – Где он сейчас?
– В морге, – пожимает плечиками Шуня. – Так всегда бывает: увезут мертвого в морг и, если неделю никто не забирает, хоронят где-нибудь.
– Ты-то знаешь? – недоверчиво ухмыляется Сапог.
– Представь себе, – поворачивается к нему Шуня и кокетливо выгибает подкрашенную бровь. – Сапожок, скажи: так хорошо?
– Зашибись, – бурчит он в ответ и краснеет.
Мне художества, сотворенные Шуней вокруг собственных глаз, не нравятся – тут красно, как с недосыпа, тут сине, как с перепою.
– Зашибись, зашибись! – поет довольная Шуня, кидает в безразмерную сумочку свои косметические причиндалы, закидывает ногу на ногу. – А вот если бы максфакторские тени купить… Сапожок, дай денежку, а?
– С деньгами любой дурак сможет, – солидно басит Сапог и изображает задумчивость.
По его сплюснутому лбу ползут извилистые морщины, обветренные губы шевелятся. Наверное, Сапог хочет обсмеять Шунины словечки про «денежку», но не знает как.
– Да, с деньгами хорошо… – пригорюнилась тем временем Шуня. – Мне Анжеличка рассказывала, что у олигархов, если вдруг они разоряются, сразу импотенция наступает. Потому что без денег они себя мужиками уже не считают.
Деньги – любимая Шунина тема. Она на сто процентов уверена, что самое главное в жизни – иметь много-много денег. «Тогда, – говорит Шуня, – будет и любовь, и счастье, и все остальное».
Сапог с ней все время спорит. У него свое мнение:
– Надо место в жизни найти. Такое, чтобы только для тебя оно было. Если найдешь – то все будет, и деньги, и житуха кайфовая. Вот я найду правильное место и поднимусь сразу. Тогда и вас, лохов, к себе перетащу. Дом построю трехэтажный, с баней! Хорек будет у меня дворником, Губастый этим… э-э-э… садовником, во! Слышь, Губастый, садовником будешь? А Пятёру я водилой возьму, гы!
