– Где я? – вдруг спросил он.
Сапожников повернул голову. Смолчал, наблюдая.
– Кто здесь? – выдавил из себя второй вопрос Конкин.
– Это я, Федя, – ответил Алексей. – Сапожников. Ты – как?
– Паршиво, – сказал Зебра. – Нога болит, сука, спасу нет! Слышь, Сапожников, ты спроси у ребят с верхнего склада, может, у них какой фельдшер имеется. Надо что-то делать… а то ведь загнусь я.
Сапожников молчал.
– Ну, Сапог, ты где? – приподнял голову Конкин. – Спроси.
– Мы не на складе, Федя, – ответил Алексей.
– А где?
– Мы не дошли. Заблудились.
– В натуре? Не свисти!
– В натуре, – ответил Алексей.
Конкин приподнялся на локте, осмотрел землянку, слабо освещенную одинокой свечой и отсветами огня, что выбивались из щели между корпусом печки и заслонкой.
– А это что за деревянное зодчество? – спросил он, совершенно неожиданно проявляя не только проблески интеллекта, но и чувство юмора.
– Это, Федя, какая-то землянка, – пояснил Алексей. – Скорее всего, заброшенный охотничий домик, если вообще эту яму можно домиком назвать. Когда рассветет – посмотрим. Наверное, скоро уже.
– А как мы здесь оказались?
– Я провалился через крышу, когда дорогу высматривал, а потом тебя притащил. Ты без сознания был, Федя. Я думал, замерз. Однако нет, слава богу, отогрелся.
Конкин приложил усилие и сел на полу. Он еще раз, более внимательно, огляделся.
– И тут были спички? – спросил с каким-то подавленным удивлением.
– Да, лежали на столе. Будто кто-то специально для нас оставил. Но их совсем немного, всего штук двадцать на ощупь.
Зебра помолчал. Он опустил голову, ощупывая пол под собой и что-то припоминая.
– Слышь, помоги мне на топчан перебраться, – вдруг сказал он.
Через минуту они сидели рядом на сколоченной из тонких бревен лежанке, покрытой каким-то тряпьем.
– Где сало? – спросил Сапожников, глядя на руки Зебры.
– Какое? – переспросил тот.
– Я оставлял тебе, когда шел высматривать дорогу.
– Не помню, – сказал Зебра и виновато посмотрел на Алексея.
– Потерял, выскользнуло, наверное. Да?
– Да.
– Ладно, переживем как-нибудь. – Сапожников обвел помещение глазами. – Может быть, тут найдется что-нибудь.
– Я не люблю громкие слова, – неожиданно сказал Конкин, нарушая тишину. – Но если нас найдут, и мы останемся живы… В общем, Леха, считай, что я твой должник.
– А-а, ерунда, пустяки! – отмахнулся Сапожников. – На моем месте так поступил бы любой.
– Э-э, не скажи! – возразил Зебра. – Если честно…если предельно честно…я на твоем месте так бы не поступил…
* * *
«Двадцать третье февраля.
Метель продолжается. Кажется, природа собирается выместить на нас все свои обиды за человеческое вторжение в ее первозданность. Из укрытия мы выходим только по нужде, да заготовить дров. Жилище наше имеет множество щелей – видимых и невидимых, так что тепло улетучивается довольно быстро. Мороз, правда, несколько ослаб, но нам от этого не легче.
Провели полную ревизию съестных запасов. У нас осталось полмешка сухарей, фунт сахару и полфунта чаю. Я посчитал, что если выделять каждому по три сухаря в день, то еще неделю мы сможем продержаться. Доктор же высказал предположение, что семь дней – слишком большой срок на таком скудном рационе. Отец Серафим молится за наши души и проявляет завидную стойкость и выдержку».
Алексей отложил «Дневник». Это была довольно толстая тетрадь в черном кожаном переплете, исписанная едва ли на четверть. Он обнаружил ее на одной из лежанок в первое же утро пребывания в землянке.
