Огромная черная клякса катится по небу, полыхая пятнами голубого света. Во второй раз мне удается получше разглядеть это, и становится ясно, что оно похоже скорее на паука, чем на кляксу. На исполинского механического паука – на правильном шестиугольном теле шесть одинаковых изломанных лап-отростков.
Через равные промежутки времени наш истребитель вздрагивает, и от него с шипением отделяются большие сверкающие звезды, которые уносятся в стороны и гаснут где-то за пределами поля зрения. Я понимаю, что мы стреляем, но почему вбок, а не в черного паука?
Меня начинает трясти, я хватаю отца за руку. И с ужасом понимаю, что вместо его крепких упругих мышц моя ладонь натыкается на что-то мягкое, похожее на плохо надутый воздушный шарик. В это время с нашим истребителем начинают происходить странные вещи. Он то свистит, то кашляет и опускается все ниже, закручиваясь, как волчок. Я боюсь повернуть голову и посмотреть на отца – вместо него на соседнем кресле растекается ручейками крови и жира страшная неподвижная кукла.
Затем удар, скрежет, запах гари и кислоты. Картина начинает меркнуть. Я успеваю понять, что бегу по острым серым камням, вокруг темнеют скалы, в одной из них ветер и песок проделали большую дыру, превратив ее в поставленный набок бублик, а сверху меня накрывает шестиугольная громада с изогнутыми лапами. Я кричу, закрываюсь руками, и во всем мире нет места, где я мог бы спрятаться от черной гибели...
И вдруг все кончилось. Как будто порвалась кинопленка. Я вскочил, тяжело дыша и тараща глаза в темноту.
Тут же раздался жалобный голос Леры.
– Олежек, что с тобой? Я уже вторую ночь не сплю, милый, ты то стонешь, то кричишь, то плачешь... Что с тобой?
– Что со мной? – повторил я. – Если бы я сам знал. Сколько времени?
– Третий час.
– Я ухожу.
– Боже мой! Олежек...
Мысли были холодными и тяжелыми. Разгадка рядом – я не сомневался. Что-то произошло, открылась какая-то маленькая дверочка во мне, и за ней была разгадка. Главное – поторопиться. Не думать ни о чем – и в путь. Я торжествовал как художник перед незаконченным, но уже состоявшимся полотном.
– Ты надолго уходишь? – робко спросила Лера.
– Не знаю. Наверно, да. Помоги собраться.
Я делал привычные вещи – ставил чайник, доставал из шкафа одежду, рассовывал по карманам предметы повседневной экипировки, подтягивал кобуру, но мысленно был уже в дороге, уже планировал, продумывал маршрут, считал, как выиграть во времени.
– Может, не пойдешь? – тихо сказала Лера, нарезая хлеб. – Ночь ведь.
Я не ответил. Мне было не до этого. Сердце подпрыгивало от нетерпения, я даже толком не позавтракал. Наконец-то я все узнаю, наконец разберусь и успокоюсь...
– Олежек, приходи скорее! – крикнула Лера, когда я уже бежал к лифту...
Ваэропорту, несмотря на ночное время, было шумно и оживленно. Я пробился к дежурному, показал свою карточку и объяснил, что мне нужно. Тот порылся в распечатках, сделал пару звонков и сообщил, что может посадить меня на транспортный самолет, но нужно торопиться – он вот-вот взлетит. Правда, добавил дежурный, сидеть придется на ящиках. Меня это устраивало.
Я оказался один в огромном грузовом отсеке. Мы летели чуть больше часа, и все это время я изнывал от нетерпения. После приземления я едва дождался остановки винтов и помчался к стоянке такси. Пользоваться своим положением и брать машину у администрации аэропорта или милиции мне не хотелось.
