Детские шалости - страница 6

Мы со Светкой вылезаем из-за стола. Наелись, напились. Полный живот. Даже нагибаться трудно. Отходим в угол к игрушкам. Светка возится со своими куклами, а я катаю машинку, которую мне подарили еще на день рождения. Но мне быстро надоедает.

За окном уже темно. Скорей бы уж Светку уложили спать, тогда бы мы все пошли смотреть салют.

– Света, – шепчу я, – ты сейчас сразу ложись спать и быстрей засыпай, а то мы не успеем посмотреть салют. Ты ведь ходила на демонстрацию, а я нигде не был. Ты только не реви. Я вернусь и все тебе расскажу. Ладно?

Светка слушает меня, молча, а потом идет к столу. Взрослые о чем-то разговаривают и смеются.

– Мама, – зовет она.

Но все слушают моего папу, он что-то громко рассказывает. Всем весело.

– Мама, – снова зовет Светка и дергает маму за руку.

Я подхожу к ней и пытаюсь увести ее в сторону, но она сопротивляется.

– Я тоже хочу смотреть салют, – начинает вопить Светка.

Мама поворачивается к ней. Светка ревет в полный голос:

– Хочу салют. Хочу салют.

Мама пытается ее успокоить. Даже бабушка гладит ее по голове и что-то говорит. А Светка ревет все громче и отмахивается от бабушки.

– Зачем ты ее дразнишь? – сердито спрашивает меня мой папа, – язык за зубами держать не умеешь? Ну, значит, никто салют смотреть не пойдет.

Папа шлепает меня по затылку, а потом уходит курить. Мама успокаивает Светку.

А я обиделся. Сижу возле игрушек. Лицо закрыл, но не плачу, я думаю. Никто меня не любит. И мама, и бабушка возле Светки ахают. А я никому не нужен. Вот, возьму ножик. Есть у нас такой на кухне. Большой и длинный. Возьму и зарежусь. Пусть тогда мама и бабушка плачут. А папа придет и скажет: жаль, я его обидел перед смертью. Все будут плакать и скажут: надо было его взять, чтобы посмотреть салют…

Вечером, когда я уже лежу в постели, подходит мама

– Спокойной ночи, – говорит она.

– Спокойной ночи, – отвечаю я.

Она целует меня в лоб, и дает мне конфету.

– Фантик я завтра разглажу, – шепчет она, и я засыпаю.

А салют мы все-таки посмотрели. Из окна. От нас здорово видно. Не так, конечно, как на Красной площади, но все равно хорошо…

У нас во дворе кататься на санках негде. Двор слишком узкий. А вот вдоль моста метро насыпан снег, который выгребли из нашего двора так, что к Москва-реке получается горка. И, если забраться на нее, то можно разогнаться очень даже здорово, и едешь почти до самой набережной.

Мы с Витькой катались до самого вечера, пока бабушка с работы не пришла.

– Венечка, уже темно, пошли домой, – говорит она, хватая меня за плечо и останавливая. – Сегодня очень холодно, и ты уже совсем замерз.

– Нет, бабушка, я не замерз, – быстро выворачиваюсь я из ее рук. – Я еще немного покатаюсь, а потом приду.

– Знаю я твое «потом», – ворчит бабушка. – Заболеешь. Вон, руки уже не гнутся.

Да, мои варежки все в снегу, и руки, действительно, замерзли. Бабушка подталкивает меня к нашему парадному, и я недовольно подчиняюсь.

Санки тащить вверх тяжело. Я бы попросил бабушку помочь мне, но у нее в обеих руках сумки. Приходится справляться самому.

Я переворачиваю санки полозьями кверху и кладу их себе на голову.

– Веня, не хулигань, – хмурится бабушка. – Зачем ты санки на голову кладешь? Расти не будешь. И держаться надо за перила, а то споткнешься и упадешь.

– Я, бабушка, не упаду, – уверяю я, – мне так удобнее. Я же их всегда так ношу.

Но до пятого этажа подниматься долго, да и санки железные, не очень легкие. После третьего этажа мы с бабушкой останавливаемся, чтобы, как она говорит, дух перевести. Бабушка ставит сумки на ступеньку и сдергивает с меня варежки, они остаются болтаться на резинках. Мои пальцы красные, и плохо слушаются. Бабушка берет их в свои теплые ладони и, наклонившись, дышит на них, пытаясь согреть.