Довольно скоро меня перестало отбрасывать назад, кажется, я успел удивиться, и в этот момент колено ткнулось во что-то мягкое. Потом второе. Рука нащупала илистую жижу. Течение относило меня ближе к берегу.
– Филипп! – Вика кричала, как обычная девчонка.
Я почему-то думал, что она не может просто кричать.
Стоя по колено в воде, она протягивала мне руку. Я плохо соображал, что происходит, видел только, что мокрый подол сарафана прилип к ее ногам, мешая двигаться.
Наконец, она поймала мои пальцы, потом запястье, вцепилась намертво и так сильно потянула к себе, что я, и так переминаясь почти на четвереньках, едва снова не упал лицом в воду.
Земля на берегу оказалась очень твердой, похоже, я никогда раньше не чувствовал, насколько земля по-настоящему великолепно твердая. И уходящая из-под ног.
Я осел на траву, закашлялся, хватая ртом воздух. В груди болело. Больше всего я боялся, что меня вырвет. Но ничего, обошлось.
Вика сбегала куда-то, вернулась и положила мне под голову полотенце. Потом опустилась рядом, уставилась на меня. Я очень хорошо видел ее ресницы, пушистые, почти прозрачные на солнце над кромкой ореховых глаз.
На мгновение она замерла, затем наклонилась и поцеловала меня, подминая мои губы своими – мягкими, летними губами.
Тут в глазах помутнело, свет померк, и сознание покинуло меня.
* * *
– Один в поле не воин – самая большая глупость на свете. Она придумана какими-то инертными людьми, – сказал Александр Львович, разливая ледяную водку по рюмкам. – Человек полностью несет ответственность за свою судьбу. Страшно, конечно, но как иначе?
«Лучше и не скажешь».
Только мы решаем, какой будет наша жизнь. Гирс собственным примером доказал, как много может сделать один человек. Сколько жизней он уже спас? Если вдуматься, среди спасенных были и жизни государственных людей, влияющих на ход истории… тем летом, казалось, я становился способен разглядеть очертания своего будущего, нащупать, каким хочу стать.
В тот вечер у Гирсов были гости.
Ужинали вместе всей компанией. Двое врачей, чьи шутки понимали только они сами, какой-то английский адвокат, который выглядел как настоящий английский адвокат даже здесь, на даче. В костюме, с портфелем и высокой женой, не вынимающей изо рта сигарету.
Но больше всего меня впечатлил другой гость. Он оказался известным сценаристом, только что получившим во Франции важную награду за работу над фильмом о русской эмиграции. И это было страшно интересно.
В ту пору я еще не слишком много знал о революции, но даже тогда история разрушения, история чего-то прекрасного и безвозвратно потерянного оставила во мне странное ощущение.
Смутное чувство, как нечто самое важное просачивается сквозь пальцы, словно песок в часах, и что бы ты ни делал, как бы ни старался, ты не сможешь ничего удержать.
А еще сценарист привез с собой несколько баночек гусиной печени. Шокирующее открытие о ценности цирроза в кулинарии.
Ужин был шумным, все много ели и пили, а веранда плыла в теплых облаках винных паров и сигаретного дыма.
Мы с Викой уселись рядом, якобы невзначай, и теперь под столом она тихонько касалась своим маленьким коленом моей ноги, закручивая в моем юношеском естестве восхитительный узел невероятного счастья и абсолютного страха.
Я не знал, что должен делать дальше, как лучше поступить. Но точно видел, что сегодня на реке она разглядела во мне нечто, чего не замечала раньше, и ее неподатливое лицо капризного ребенка смягчилось, оказавшись немного похожим на лицо ее матери. Нежным, открытым.
