Мы вроде как первее неправы оказалися, а нападавшие неправы сильнее. Но поскольку один вот – рыгает, то и оплачивать рыгачку ево нам предстоит. Мне то есть.
– Ты как? – Спрашивает Лебензон серьёзно, – Согласен с судом нашим или через как?
– Согласен за севодня, – Ответствую, – што ж не согласиться-то? Ваших я неправее считаю, но они тут свои, так што всё и понятно. Странно было бы, если бы свой ребе за чужово судил.
– Ну тогда с тебя семьдесят рублей, – Объявил он, – потому как голова, а это не нога и не жопа! Для еврея голова важнее всего! Есть у тебя, или кто поручителем пойдёт?
Фирка аж зажмурилась, кулачки стиснула, да вот-вот, вижу по ней, шаг вперёд сделает. Непорядок!
– Што ж не быть!
Все так удивилися сразу, да загалдели так, што ажно вороны с деревьев послетали. А я достал с кармашка деньги, тряпочку промасленную развернул, да и отсчитал семьдесят рубликов. И показал заодно, што больше-то нетути почти што! Так только, три рубля ассигнацией.
Досада взяла немного, да не за деньги даже и не за суд полуправедный, а за кармашек потайной, на штанах у пояса с изнанки самолично шитый. Деньги што, заработаю! А вот складывать куда теперь, ето вопрос.
Да потряхивает пока после драчки, вслух ето и сказал сдурума. Взгляды вокруг такие сразу – ого! Не просто как к взрослому, а как примерно к Якову Моисеевичу. Уважаемый человек.
Драчка наша без последствий не осталась. Сперва с деньгами пришлось расстаться в чужую пользу, а после, часам к пяти, пришёл околоточный надзиратель. Знакомиться вроде как.
– Так значить, Шломо, – Усатый дядька с нескрываемой иронией оглядел меня.
– Племянник троюродный, – Охотно подтвердила тётя Песя, подвигая его благородию рюмочку и тарелочку с закусью. Благородие чиниться не стал, выпил пейсаховки[2], да и закусил.
– Племянник, – Хмыкнул тот, – сделаю вид, что верю.
– А ты, – Повернулся он к Чижу, – тоже из обрезанных?
– А? Агась! – Закивал Санька, – Етот… Рувим!
– Да ну!? – Весело удивился околоточный надзиратель.
– Да вот те крест! – Санька истово перекрестился от лба до самого пуза.
Отсмеявшись, благородие многозначительно поиграл бровями, и пришлось отдать ему последнюю трёшку. Взял, не чинясь и не таясь, спокойно так. Выпив напоследок и основательно закусив, он удалился, посмеиваясь то и дело.
– Я тово… – Начал было виноватиться дружок.
– Ерунда! – Отозвалась хихикающая в кулачок Фира.
– Точно? – Не поверил Санька, и правильно сделал!
– Точно! – Захохотала та уже из-за двери, – Одним анекдотов в Одессе больше!
По лестнице еле слышно простучали ноги, и уже во дворе послышалось звонкое:
– Ща такое расскажу, што уссикаетесь!
– Да ерунда, – Даю Саньке отмашку, – в самом деле ерунда. Ты любого из местных представь хоть у нас в Сенцово. Што, не обсмеялись бы? Плюнь!
– Деньги… – Промямлил тот.
– Плюнь! Завтра пройдёмся по Одессе, да и посмотрю, где и как можно заработать. За поесть и пожить можно не беспокоиться, но насчёт пироженых-мороженых и поразвлечься надо подумать.
– А ты таки владеешь профессией? – Осторожно поинтересовалась тётя Песя, отвлёкшись от готовки.
– Ага. Экзамен в управе не сдавал по известным вам причинам, но ремеслом холодного сапожника владею в полной мере.
– Таки ты пойдёшь на бульвар в поисках работы? Или как?
– Или нет. Я люблю работать руками, но зарабатывать предпочитаю головой.
– И как успехи? – тётя Песя ажно замерла, только с половника в кастрюлю – кап, кап!
