Выговорившись и расположив к себе Екатерину Матвеевну, Ильюша попросил разрешения побегать с Мавриком по Козьему загону.
– Я буду козлом, а ты будешь меня загонять.
Маврик с радостью согласился. Что ещё лучше можно было придумать до первого свистка. Козлом Ильюша оказался преотличнейшим. Он бегал на четвереньках, подымался и кричал «ме-е-ке-ке». Требовал афиш, заявляя, что афиши его самый вкусный обед.
Сидя на лавочке Козьего загона, Екатерина Матвеевна любовалась двумя кудрявыми головками, мечущимися по большому, безлюдному в эту пору дня набережному саду. Сентиментальная и в меру мечтательная Екатерина Матвеевна думала о встрече Маврика с Ильюшей, в котором тоже так рано проглянул взрослый человек.
XI
Отец Ильюши Григорий Савельевич Киршбаум и был тем самым организатором подпольной типографии, которого Иван Макарович Бархатов всячески стремился поселить в зашеинском доме. По замыслу Ивана Макаровича и Киршбаума, знакомство должно было состояться на пароходе. Анна Семёновна Киршбаум должна была разговориться с Екатериной Матвеевной, но всё оказалось проще, естественнее и быстрее.
Киршбаум не знал в лицо Екатерину Матвеевну, но узнал её по приметам. Очки в золотой оправе. Чёрная кружевная косынка. Степенна в походке, взгляде и разговоре. Родимое пятно на подбородке. И наконец, самая безошибочная примета – кудрявый, голубоглазый мальчик в бархатном костюмчике с белым кружевным воротником. И когда Киршбаум увидел Маврика на мостках вместе с его тёткой, он сказал сыну:
– Иль, не лучше ли, чем сидеть на багаже, познакомиться с этим мальчиком? Вам же вместе ехать…
И тогда Ильюша пошёл за Мавриком и его тёткой. А теперь они возвращались втроём. Екатерина Матвеевна вела за руки по шумным мосткам обоих мальчиков.
– А это, тётя Катя, моя мама, мой папа и моя сестра, – сказал Ильюша, подводя Екатерину Матвеевну к своей семье, сидящей на багаже.
– Илья, ты с ума сошёл, – оговорил его отец, – может быть, госпожа, которую ты так невежливо называешь тётей Катей, и не желает знакомиться с нами…
– Ну как вы можете так, – смущённо сказала Екатерина Матвеевна, протягивая руку. – Здравствуйте, Анна Семёновна, здравствуйте, Григорий Савельевич…
Киршбаум оживился, пожал плечами и весело сказал:
– Как? Этот маленький чертёнок уже предал своих родителей?..
– Так нельзя, – остановила его Екатерина Матвеевна. – Так нельзя называть младенца, Григорий Савельевич…
Не договорив, она услышала:
– Бараша-кудряша!
Маврик оглянулся. Ну конечно, это он, сапожник Иван Макарович Бархатов.
– Как вы любезны, – сказала ему Екатерина Матвеевна.
А он:
– Как на шиле сидел всё это время. Дай, думаю, сбегаю на пристань. Невелико время полчаса, а помнить не один год будешь.
Иван Макарович Бархатов на пристани оставался недолго. Ему нужно было, чтобы Киршбаум увидел его разговаривавшим с Зашеиной и Мавриком. Бархатов нарочно громко называл Екатерину Матвеевну, а Киршбаум, проходя в это время на пароход, тоже громко сообщал своей жене:
– Теперь я вижу, что не только ты считаешь меня пентюхом, но и другие…
– Ильюша, Ильюша, – предупреждающе крикнул Маврик, – осторожно по сходням…
– Я знаю, я знаю, – отозвался Ильюша. – И ты иди. Сейчас засвистит второй.
Бархатов понял, что его опасения были напрасны. Он мог бы и не приходить на пристань. Ему очень хотелось сказать Маврику об Ильюше: «Какой хороший у тебя новый знакомый», но большая конспирация не терпит и малых промахов. Поэтому Киршбаум и Бархатов на прощание даже не обменялись взглядами.
