– О, мои дети, племянники пришли! – воскликнул он и поцеловал нас в щёки. Усы его были жёсткие и колючие. Изо рта несло табаком. Я попытался увернуться, а он в ответ улыбается:
– Ты только посмотри на него! – говорит он. – Не бойся, я не трогаю воспитанных, как вы, детей. Вот если бы вы были как Токтор, Тилеш или Кудайберген, сын Саты, тогда другое дело…
Дядя разочарованно ухмыльнулся, вздёрнув усы вверх.
– Да заведи же наконец детей в дом, – поторопила тётя Камила. – Видишь, замёрзли они. Я подброшу в огонь …
И она побежала за дом. Как и говорила бабушка, мы пили чай с рафинадом, ели свежеприготовленные боорсоки[2] и яичницу. У них сахар был размером с булыжник. Они и нам в карманы положили. Тётя Камила почему-то всё лебезила перед бабушкой, всё старалась угодить ей, чувствовала себя неловко, будто в чём-то провинилась.
Многие говорили, что тётя Камила хорошая женщина, но только Бог обделил её материнством. Я сам слышал, как однажды моя мать жаловалась отцу, что дядя Куйтике на старости лет остаётся без потомства. Как говорят, меч из сплава бывает остер, так и эта жена-татарка, думал я, если бы она родила дяде сына, тот, наверное, был бы яркой личностью. Я уже тогда заметил, как они любят друг друга и какие нежные чувства друг к другу питают. Когда бабушка вышла из комнаты, дядя Куйтике прямо при нас стал заигрывать с тётей, то протягивая ей пиалу, то снова убирая руку. Они, наверное, считали нас несмышлеными детьми.
Тем не менее они прожили совместную жизнь бездетными. Вероятно, между ними была ещё какая-то неведомая сила, которая поддерживала их. Позже, когда соплеменники из Арала не давали дяде покоя, уговаривая его развестись с Камилой, они уехали работать в старый райцентр. Летом дядя Куйтике много разъезжал по горам, по долам, нанявшись конюхом к геологам. Бедная тётушка туда тоже иногда пешком наведывалась, чтобы встретиться с ним.
Стало вечереть, и дядя вручил всем нам троим по тросточке и отправил нас, пока не стемнело. Трости, наверное, нужны были для того, чтобы отгонять собак. Я всё время озирался. Дядя и тётя почему-то стояли растерянные, молча провожали нас взглядом, пока мы не исчезли из виду. В пути бабушка нам рассказывала о том, как в годы её юности здесь прямо днём бегали лисы и зайцы, она интересно и образно повествовала, как они прятались в прибрежных зарослях, когда на них спускали псов. В первую же порошу собиралось несколько всадников, криком и гамом выгоняли лис из-под кустов и таким образом проводили свободное время. Иногда им удавалось поймать лису, иногда нет, продолжала рассказывать бабушка, чтобы скоротать путь.
– А зачем ловили лис? – спрашивал Рахман.
– Как зачем? Чтобы развлечься, ведь зимой нечем заняться. Некоторые из их шкур шили себе шапку или шубу.
– А как же их детёныши?
– Эх, дети мои! То же бессердечные люди, куда им думать, что лисята останутся сиротами. Они ведь только о сегодняшнем пропитании привыкли думать, – горестно вздохнула бабушка. – Если бы они, как ты, думали о других, сейчас бы мы смотрели на лис, гонялись бы за зайцами. Дети мои, поторопитесь, уже темнеет.
Бедная бабушка всё поторапливала нас, подбадривала. Обычно молчавшая, сегодня она почему-то стала разговорчивей. Снова и снова останавливались, ноги побаливали, мы замёрзли и устали.
– Из Таласа в Кетмень-Тюбе первую швейную машину привёз ваш дядя Сыдык. Он сам шьёт одежду на той машине. Когда дойдём, я покажу его вам, – рассказывала бабушка в пути. – Кстати, и картошку привёз ваш дядя. Как только прибудем, я попрошу сварить нам картошку. Я попрошу его дочерей сшить вам рубашки. Поторапливайтесь, вон уже виден дом. – И она показала пальцем вперёд, где горел свет. – Я устала, да и вы устали. К тому же я не могу поднять вас обоих. С прошлого года у меня болит спина. Вы тоже когда-нибудь состаритесь, дети мои, вот тогда поймёте, – оправдывалась бабушка.
