Время шло. Дашка пила чай и молчала. Григорий тоже. Он ждал объяснений. Она – возвращения денежных знаков. Знаки возвращаться упорно не желали, и вместо них на нее по-прежнему смотрели пронзительные голубые глаза, в которых застыл немой вопрос. Точнее, даже два: «Че надо?» и «Че приперлась?». Затуманенный алкоголем мозг ответов не находил, и Дашка попросилась в ванную умыться. У зеркала, в виде аутотренинга, она попыталась вспомнить все неприятные эпитеты, которыми обладателя глаз наградил «поставщик» телефонного номера. И то, для чего она, собственно, приехала. Вспоминала, естественно, вслух.
Чабурадзе приложил ухо к двери. Предположить, что барышня – законченная дура, ему мешала врожденная воспитанность, оставались происки врагов. Выходило, что Дашка все-таки сливает информацию.
Дарья, пошатываясь, выползла из ванной.
– С кем разговаривала? – закинул удочку Чабурадзе.
– Сама с собой. НЛП! – покраснев, выдала заумное слово Дашка.
«Врет», – обрадовался Чабурадзе, а вслух с деланным равнодушием заметил:
– Все равно утром камеру просмотрю.
– Какую камеру? – не врубилась Дашка. В эту секунду аутотренинг заработал, и слова «С ним неуютно и находиться рядом тяжело, и вообще, человек он сложный и не самый приятный» обрели реальную форму. Теперь ей действительно стало неуютно и страшно.
– Обычную, – радовался произведенному эффекту Чабурадзе, – там, в ванной, рабочие установили. Утром прослушаю и просмотрю.
«Слушай что хочешь, моральный урод», – мысленно осклабилась Дашка и уткнулась носом в чашку с остывающим чаем.
– Но если сама все честно расскажешь, я смотреть не стану. Обещаю! – поспешил продемонстрировать широту души Чабурадзе. И Даша рассказала.
Так Григорий Зурабович узнал о себе много нового, того, о чем втайне догадывался, но признавать не хотел. Надо ли говорить, что от полученных знаний симпатии к Дашке в душе Grigоrio не прибавилось. Об эмоциях, переполнявших гостеприимного хозяина, Дарья догадалась, взглянув ему в лицо. Догадалась и тихонько заплакала.
– Что, правда, со мной так неуютно? – осторожно уточнил Чабурадзе, глядя на плачущую гостью.
– Угу. Провалиться на первый этаж хочется, – подтвердила Дашка и зарыдала сильнее.
Григорий поежился и предложил вызвать такси. Теперь ему тоже сделалось неуютно с самим собой. Слово «такси» возымело прямо противоположный эффект. А именно – у Дарьи началась самая настоящая истерика. Гипотетическое такси уносило ее последние робкие надежды.
Чабурадзе растерялся. – раньше подобных прецедентов у него не было:
– Если не успокоишься, дам в глаз! – пообещал «не самый приятный человек» Григорий Зурабович.
– Не дашь! – с внутренней убежденностью прорыдала Дашка.
– Почему? – изумился Чабурадзе. – Это я с виду такой никакой. А на самом деле я – брутальный!
Дашка выдавила слабое подобие улыбки, но плакать не перестала.
– Не прекратишь рыдать, будешь такси под снегом на улице ждать, – смягчился, но не сдался Чабурадзе.
– Лучше там, чем с тобой, – взвыла Дарья.
Впрочем, до снега, естественно, не дошло, таксист приехал раньше.
Памятуя о том, что человек он «не самый приятный» (плачущая барышня лишь подтверждала сей факт), Grigorio попытался реабилитироваться.
Начать решил с комплимента, а так как зареванная, раскрасневшаяся истеричка к оному не располагала, то похвалил он норковую шубку, купленную Олигархом мечты.
– Кому-то машины и квартиры, а мне шубу! – огорчилась за себя Дарья и зарыдала сильнее.
