- А как же твой великий принцип «на изнанке на гатри не говорить»? Забыл, как ты беднягу Ская полоскал за то, что он наедине с родной сестрой разговаривал на родном языке? Забыл?
Шокер насупился:
- Скай и Лали разговаривали не наедине, и ты это знаешь. Они хотели, чтобы я услышал, и они этого добились.
- Ну, то есть, тебе можно делать так, как тебе угодно в данный момент. А принципы – они для других.
- Что ты от меня хочешь, я не пойму, - растерялся Шокер.
- Не знаю, Андрюша. Наверное, чтобы последнее слово осталось за мной.
- Тогда скажи, что я прав, - он пожал плечами. - И последнее слово останется за тобой. Всё просто.
- Хорошо, молчу.
Он взял моё лицо в ладони, осторожно, но властно погладил по щеке. Светло-серые глаза за стёклами очков беспокойно оглядели меня.
- Ну, что с тобой, Пятачок?
- Не знаю. Меня просто корёжит и выворачивает. Мне плохо. Я боюсь.
- Вот глупышка… - Шокер обнял меня, защищая от ветра. – А говоришь, ты не ребёнок. Ещё какой ребёнок… Ничего не бойся. Всё хорошо.
- Андрей… Ну, скажи мне, что хорошего может быть, если ты заставил тащиться сюда за тридевять земель девчонку, которая родит со дня на день? Какая в этом необходимость? Вот именно сейчас? Молчишь? А я знаю. Ты захотел держать её при себе, где пока более безопасно. Или кажется более безопасным… А, может быть, теперь уже нигде не безопасно, и ты, наверное, просто хочешь, чтобы мы были все вместе. Так проще, когда все на глазах… Ведь так, да? Значит, что-то уже происходит? Ну, скажи! Признайся хоть раз, что я права!
Шокер не выдержал, легонько оттолкнул меня, отвернулся и пошёл вперёд, вдоль берега, глубоко засунув руки в карманы чёрного шерстяного бушлата.
Через несколько секунд я бросилась следом, догнала, обхватила и уткнулась ему в спину.
Он обернулся, молча сжал мои плечи и вздохнул.
- Прости, Шокер. Прости меня. Я пытаюсь просто молчать, не получается!
- Эх, ты… - Шокер закинул руку мне на плечи. - Пойдём-ка, кроха, погреемся где-нибудь. Тут у пирса есть кафешка. Точнее, должна быть, насколько я помню…
Кафешка на Юргордсваген, действительно нашлась, как раз между причалом для регулярных рейсов и пирсами для частных маломерных судёнышек.
Широкое, в всю стену окно выходило прямо на воду, в сторону островов Шеппсхольмен и Кастельхольмен. Здесь, в жарко натопленном, пропахшем ванилью и корицей зале, даже вспоминать не хотелось, что на улице пронизывающий ветер.
Шокер заказал нам по огромной чашке травяного чая и по куску… нет, по кусищу горячего пирога: себе - с вишней, мне – с персиком. Я отламывала вилкой пирог, запивала чаем и чувствовала, как у меня полыхают обветренные щёки, а по телу гуляет тепло, и хочется просто закрыть глаза и сидеть так вечно, вдыхая смесь ароматов свежей выпечки и кофе. Шокер тоже медленно ковырялся в пироге с кислой миной, было видно, что настроение у него после моих наскоков испортилось.
- Ты что такой недовольный? Невкусно?
- Вкусно. Невкусно здесь не бывает, - сообщил Шокер. - Тут самые замечательные пироги во всём мироздании.
- Что ж ты тогда такой угрюмый?
- Думаю, - коротко пояснил он и надолго замолчал.
С одной стороны, мне нужно было бы его расшевелить. С другой – я так разомлела в тепле и ароматах, что мне хотелось приткнуться в угол диванчика и подремать, так что его раздумья оказались кстати.
- Знаешь, а на самом деле ты права, - сказал вдруг Шокер после долгих минут молчания.
