– Батман тандю с плие.
– Детский сад, – пробурчала себе под нос.
– Давай-давай. Потом под адажио медленное поднятие ног. В конце прыжки.
К прыжкам я уже ушаталась так, что ничего хорошего и близко не показала. Это бесило, а еще чертов плеер. В театре на классе нам подыгрывали вживую. И если что-то не получалось, мелодия начиналась ровно с нужного места, не то что сейчас.
– Как-то так, – просипела я, согнувшись в три погибели и упершись ладонями в трясущиеся колени. В форме я не была, хотя и пыталась ее поддерживать. Но операция и последующая реабилитация, чтоб ее, сделали свое дело.
– Кисточки великолепны! Вот что значит – правильно поставили. Над стопочками еще поработаем. Ты пока осторожничаешь, оно и понятно. Ну и в общем, конечно, потрудиться придется.
Кисточками балетные называли кисти рук. Стопочками – стопы. В детстве это страшно меня смешило. А сейчас… сейчас было грустно. Потому как я же понимала, как все плохо было. Романова меня просто щадила.
– Зачем, если для меня все закрыто?
– Там? Ну и черт с ним! Что тебе мешает танцевать здесь? Зажралась? Слишком мелко? – сощурилась Даночка.
Стыд обжег щеки. Потому что я, наверное, действительно зажралась. Руки-ноги у меня были на месте. Форму при желании можно было восстановить. А вот чего у меня не было совершенно – так это мотивации.
– Разве не вы учили меня мечтать по-крупному? Разве не вы говорили, как важно стать лучшей? – задыхаясь, спросила я.
– Так и будь! Боже, Сеня, сейчас век интернета! Ты здесь дай жару, а где надо узнают. И позовут куда надо тоже. Да хоть в Париж! Они за карантин так подтянули уровень труппы, что у меня челюсть отвисла, когда я их фирменный проход увидела. Ты, кстати, смотрела?
Я покачала головой. Слишком больно это было.
– Совсем от рук отбилась! – резюмировала Романова. – Но это ничего. У меня как раз месяц отпуска, наверстаем. С Ефимовым я насчет тебя поговорю – оторвет с руками и ногами – увидишь. А там, может, с нового сезона сразу дадут учить какие-то партии.
Это звучало как план. Хоть какой-то…
– Тогда надо будет переезжать на материк. А мне там жить негде.
– Ничего. Снимешь квартирку. Или ты собиралась у мамочки под крылышком до конца дней жиреть? Кстати! Тебе надо наладить питание.
– Вы уж определитесь, – хмыкнула я.
– Дурное дело – не хитрое, – отбрила Дана Родионовна.
И ничего она не понимала. Меня, напротив, угнетала необходимость жить с родителями. Я ведь отвыкла за столько лет. Сначала в интернате, потом на съемной с девочками. Одно дело приезжать в гости, когда точно знаешь, что вернешься обратно, другое дело вот так – с чемоданами. Так что, вернувшись от Даны домой, я даже начала гуглить квартиры на материке. Глупо, конечно. Меня могли и не взять. Я ведь даже не спросила у Даночки, почему она была так уверена в обратном. Ведь вполне могло оказаться так, что ее фантазии и планы на меня не имели ничего общего с действительностью. И тогда все эти поиски – только лишняя суета. В общем, я опять себя накрутила – непонятно, до чего бы еще дошла в своих страданиях, если бы мне не позвонили.
– Есения Сергеевна?
– Да. Это я… – нахмурилась, почему-то решив, что это очередные телефонные мошенники.
– Я секретарь Льва Константиновича Ефимова. Он хотел бы с вами переговорить. Вам будет удобно встретиться в понедельник, скажем, в три часа дня?
Конечно, я согласилась. Пусть местный театр. Пусть… Хоть что-то. Хоть как-то. Пришла пора брать себя в руки.
