Я мысленно поблагодарила старушку за своевременное появление и, как можно громче сказала:
– Варвара Лианозовна, он меня не пропускает! А время обеда уже кончается!
Варвара Лианозовна посмотрела на меня, сощурилась и, через секунду, улыбнулась:
– Натуся, деточка, ты?
Я кивнула и скроила жалобное лицо.
– Можно я пробегу? Мать очень злиться будет.
– Беги, деточка моя, беги, – махнула рукой Варвара Лианозовна.
Злорадно ухмыльнувшись часовому, я скользнула за ворота и так быстро, как позволяла порванная обувь, заковыляла через задний двор подковы-общежития к лесенке, которая вела в столовую. Лучше взять первую партию бидонов и переобуться по дороге, чем сейчас ещё больше опаздывать к матери.
Как и ожидалось, только я перешагнула порог столовой, меня остановило громогласное:
– Тебя где носило?
Мать – настоящая русская женщина. Как там: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт»? Если бы какой-то конь посмел ускакать от матери, она бы ему хребет перешибла одной левой.
Я невольно втянула голову в плечи, хотя разделяло нас всё пространство столовой. Некоторые обедающие офицеры отложили в сторону ложки и с интересом наблюдали за нашим с матерью диалогом.
Около матери стояла уже заготовленная батарея судков и коромысло. Без лишних слов, я проковыляла к ним и взвалила на себя деревянную дугу. Ещё не хватало тут представление устраивать.
– Быстро обед в триста вторую и четыреста третью неси. Потом за остальными вернёшься.
Мать повесила на лопасти тяжёлые железные котомки. Коромысло больно резануло шею, и я повела плечами, чтобы переместить его поудобнее. Не впервой. Главное сейчас – не споткнуться на лестнице и туфлю не потерять.
Будто прочитав мои мысли, мать опустила взгляд.
– С туфелью чего?
Я сделала вид, что вопроса матери не услышала. Повернувшись, пошла к выходу. Авось, обойдётся.
Вот и нет. Через пару шагов я почувствовала, что тяжёлая пятерня опустилась на одну из дуг коромысла.
– С туфелью, говорю, чего сделала?
Я поморщилась. От материного раскатистого голоса звенело в ушах. Он зычно отразился от стен столовой, заставив уже всех сидящих в столовой завертеть головами.
– Я починю, – торопливо пробормотала я.
Лишь бы скорее покинуть эту душную, пропахшую кислыми щами столовую, скорее уйти от позора.
– Ясен день, починишь, – голос матери вылетал из открытых настежь окон и, казалось, даже пешеходы на противоположной стороне улицы теперь знают об испорченной обуви. – Других-то я тебе не достану.
Будто назло, в столовую зашёл давешний парень с проходной.
– И года не проносила – продолжала громко отчитывать меня мать. – Хорошая обува, в ней бы ещё ходить и ходить…
– Я пошла, – перебила я мать и, шаркая, поспешила к выходу из столовой. В спину мне неслось:
– И больше не опаздывала чтобы мне. Из-за тебя люди обеда час ждали, посмотри ты!
Я вышла во двор и, опустив на секунду тяжёлую ношу, швырнула носом.
Уеду отсюда, уеду! Не знаю куда, но уеду точно. Попрошу в техникуме, чтобы меня в Ленинград распределили. А лучше – в Москву. Заживу там!
