Надя понимающе и чуть обиженно шмыгнула носом и откинулась назад. С удовольствием пару раз выгнула спину, сводя лопатки вместе, и расслабив их, закрыла глаза. Через минуту она посмотрела в лобовое стекло, почувствовав, что машина почти ползёт, а не едет.
По дороге, с одного брошенного поля на другое, не спеша копытило небольшое стадо. Коровы на ходу вдумчиво пережёвывали траву, энергично двигая нижними челюстями, и обмахивали себя грязными хвостами, густо увешанными мелкими зелёными колючками, всем своим видом показывая, что спешить им некуда.
– Коровы, – заворожено проговорила Надя, словно увидела модный бойз-бэнд в полном составе.
– Коровы…. Пригнись, на всякий пакостный.
Надя беспрекословно легка на сидение и затихла. Она слышала, как сработал ручник и щёлкнул ремень безопасности.
– Я сейчас.
Надя осторожно подняла голову и в промежуток между сидением и подголовником увидела Матвея Александровича и какого-то старика. Потом легла на живот и надела фуражку.
Старик, с которым разговаривал Матвей Александрович, был в кепке, тёмных затасканных штанах, расстёгнутой рубашке и растянутой полосатой футболке, на ногах болтались резиновые сапоги до колена. Выбрит. В левой, жилистой и шероховатой даже на вид, руке, была пластиковая бутылка с водой на донышке, в другой – длинный прут.
Они пожали руки, и старик, зажав прут подмышкой, смеясь, на удивление крепко-зубой улыбкой, закурил.
– Я так-то ж присматриваю, вроде тихо. Сам знаешь, у нас, слава Богу, смраду нет.
– Спасибо. А это кто? – Маринин затянулся и кивнул в сторону высокого и толстоватого, коротко стриженного молодого человека, который странно и неприятно посмотрел на него, и пошёл за коровами.
– Племянник мой, внучатый. Артёмка. Он немного не того, ну, сам видишь. Вот, на лето его к нам сбагрили. Вроде, помощник мой.
– Я помню его. Дядь Андрей, пора уже Вам смену готовить, сколько можно самому-то?
– Приходится, ёлки зелёные, – старик пустил густой клуб дыма и закашлялся, чуть наклонившись. – Пастух паскуда! – он горько вздохнул и часто заморгал глазами, – корову мне загубил.
– Как?! – искренне ужаснулся Маринин.
– Да, хрен его знает! И ведь зарекался больше не брать этих охламонов! Ай! – дед махнул рукой. – Она стельная была, подумай…. Запуталась в верёвке и удушилась.
– Кто такой?
– Не наш, пришлый, дел натворил и стриканул, сучонок. Неделю всего побыл, а столько наворотил! И кнут стащил, и куртку. Ай, ну, его! Корову жалко, такая красавица была!
Маринин сочувственно покачал головой, осмотрелся вокруг. Последняя корова была уже в метрах пятнадцати от дороги.
– А я жду, стада всё нет, ёлки зелёные, что такое? Пошёл, а его и нет, коровы – сами по себе, а Верба наша лежит…. Шмальдец, твою меть….
– Да, жаль, конечно. Жаль. Может, попробовать поискать?
Дед махнул рукой.
– Вам видней. Ну, я поеду. Не болейте! – и, запулив окурок в траву, Маринин пошёл к машине.
– Давай! Ты почаще заезжай! – старик потряс кулаком и пошёл, как вдруг обернулся, – эй, Матвейка, а мясо-то тебе не надо?
Маринин замялся и медленно попятился.
– Да, можно, наверное. Я зайду!
– Добро!
Довольный старик не торопясь пошёл за своими бурёнками, ещё издалека им что-то прокричав.
Глава седьмая
Узкая дорога, ответвляющаяся от основной, такой же сухой и пыльной, вывела седан, виртуозно, почти профессионально, преодолевающий неглубокие ямки, к высокому профнастильному забору, из-за которого виднелась «макушка» крыши. В центре образовавшейся дорожной развилки росли преимущественно берёзы, узким и длинным леском отделяющие этот участок от остальных, находящихся далековато и чуть скучено. Этот же дом стоял в начале деревни и, одновременно, особняком.
