– Это я понимаю, – отзывается Трюс, – но…
– Полиция на службе у немцев, Трюс, им больше нет веры. – Франс повышает голос. – Террористы для них – это мы. А этому типу они позволяют пытать людей.
Трюс медленно кивает.
– Жаль, что мы не можем посадить его в тюрьму, – говорит она. – Было бы правильнее.
– Было бы, – соглашается Франс.
– Да, но это невозможно. – Я вытягиваю ниточку из обивки кресла.
– Увы, есть только один способ его остановить. – Франс смотрит на Трюс, вскинув брови. – Ну так как?
– Ладно, – холодно отвечает Трюс.
Пригнувшись к рулю, Трюс несется на велосипеде домой, будто за ней гонятся. Я трясусь на багажнике, ухватившись за него руками в толстых носках вместо варежек. Изо рта вылетают облачка пара. На полдороге Трюс устает и снижает темп.
– И как мне, по-твоему, быть, Фредди? – тяжело дыша, спрашивает она. – Как соблазнить такого типа?
Я прыскаю, но тут же жалею об этом. Трюс никогда не просит у меня совета.
– Дура ты! – сердится она. – А ну как он мне не поверит?.. Что тогда?
Она замедляет темп. Вихляя, проезжает по луже.
Да, что тогда?
– Франс же дал тебе поддельные документы? Возьми их с собой, – говорю я.
– Ну, это самой собой, – бурчит она.
– Тебя не арестуют, Трюс. Ты же не нарушаешь закон.
Стоит полная луна. Так светло, что в канале Лейдсеварт блестит вода, и я думаю: все пройдет хорошо. Все получится.
– А что, если его не… – Трюс останавливается, но потом продолжает: – Он ведь сможет меня опознать. – В ее голосе слышится страх.
Как бы я хотела ей помочь!
Трюс молча едет дальше. Когда мы въезжаем на нашу улицу, раздается вой воздушной тревоги.
– Поторопись! – визжу я.
Прямо над нами гудят моторы самолетов. Бомбардировщики, хотят смести нас с лица земли! Мигом отсюда! Нужно поскорее убраться с улицы. Когда мы с Трюс заползаем в каморку под лестницей, уже грохочут зенитки. В ожидании сигнала об окончании бомбардировки мы с Трюс и мамой тихонько переговариваемся. Мама сообщает, что завтра поедет к дедушке с бабушкой в Амстердам. Вернется только в понедельник. Я притворяюсь сонной и опускаю голову на колени, но на самом деле во мне зреет хитрый план.
– Вы прекрасно можете посидеть дома одни.
Мама говорит это беспечным тоном, но выпросить у нее семьдесят центов мне удается легче обычного. Теперь я могу осуществить свой план!
– Знаешь, что мы будем делать? – говорю я Трюс, пока мама наверху собирает вещи.
– Что?
– Пойдем в кино.
Трюс мотает головой.
– Да-да! На какой-нибудь романтический фильм, учиться искусству соблазнения, – самодовольно объявляю я.
– Какой дурацкий план! – Трюс грустно смотрит на меня и со вздохом пожимает плечами.
Днем того же дня мы удобно устраиваемся в мягких креслах кинотеатра «Рембрандт» на Гроте Маркт, главной городской площади. Как только на экране появляется немецкий новостной киножурнал, в зале начинают хрустеть пустыми пакетиками и пронзительно свистеть. Дежурный полицейский не слишком-то старается восстановить порядок. И мы с сестрой хрустим и свистим так громко, что вопли нацистских пропагандистов не долетают до наших ушей и мы едва замечаем жирдяя Геринга. С нас довольно и табличек «Евреям вход воспрещен», что висят у входа.
– Я знаю один анекдот, – говорит сидящая перед нами женщина соседу.
Я тычу Трюс в бок, и мы наклоняемся поближе.
– Встречаются как-то фриц и член НСД. Фриц говорит: «In Deutschland haben wir einen Führer». А тот ему: «Wir auch, aber wir sagen Leider». А фриц: «Das ist zufällig, das sagen wir auch»
