Мне вдруг приходит в голову – он похож на привидение, и я спрашиваю:
– А почему ты с нами не поздоровался, когда мы встретились тогда?
– Ах, Кармел. Ты же знаешь, что мы с твоей мамой в ссоре. – Он поворачивается и смотрит на меня, а не на дорогу, хотя управляет машиной. – Неблагодарность детей так трудно пережить.
– А откуда ты узнал, что мы будем на фестивале? – спрашиваю я. Мне это раньше не пришло в голову. Теперь, когда я перестала плакать, заработал мой ум, и он пытается понять, как чудесный день превратился в кошмар, который к тому же состоит почти из одних загадок.
– А я и не знал. Я просто увидел тебя и понял – вот она, моя малышка Кармел.
– Но как ты понял, что это я?
Мама ничего почти не говорила про своих маму с папой, разве что: «Мы не поддерживаем отношений. Это очень плохо». Я жалела, что у меня нет бабушки с дедушкой, когда друзья рассказывали про своих, как они гуляют вместе или пекут печенье и всякое такое.
– Твоя мама посылала мне фотографии каждый год. На Рождество.
– Правда?
– Да, и мы говорили по телефону несколько раз. Мне хотелось знать, как у вас дела, хотя мы и не виделись.
Я подумала – наверное, они разговаривали поздно вечером, когда я спала, потому что ни разу не слышала.
Он поворачивается и слегка улыбается мне, и тут я вижу его глаза. Они светло-голубые и какие-то туманные, но видно, что они добрые, и голос звучит так участливо, как будто он по телефону спрашивает, как дела.
– Я понимаю, ты хочешь задать множество вопросов. Но сейчас у нас мало времени. Какая все же невероятная удача, что я оказался на фестивале. Ты даже не представляешь, как я рад.
Я молчу в ответ, потому что не вижу тут никакой удачи и не понимаю, чему сейчас можно радоваться. Все пошло наперекосяк с той минуты, когда дракон коснулся моего лица своими крыльями и все вокруг почернело.
Машина движется в тумане, я совсем не понимаю, где мы, и мне начинает казаться, что в целом мире никого не осталось, кроме нас двоих, и едем мы не по дороге, а по облакам. Похоже, сегодня такой день, когда может случиться все, что угодно. Мы с мамой видели даже, как птицы исчезали в шляпе одного мужчины. Я нащупала пальцами какие-то узелки на сиденье – оказывается, там черный шов на белой обивке. Я дышу медленно и глубоко, как учила мама, когда я маленькая упала и вся была в крови.
– Больница уже близко?
– Да, совсем рядом.
Но мы все едем и едем и никак не приедем, и мне снова становится страшно.
– Скажи мне точно, сколько минут еще ехать, – прошу я.
Он издает короткий смешок и какой-то странный звук горлом.
– Я вот что тебе скажу, моя милая. Давай я позвоню в больницу и узнаю, как там мама. Неплохая мысль? – Он поворачивается и улыбается.
– Да, пожалуйста. – Мой голос еле слышен.
Он съезжает на обочину, и мы останавливаемся на траве. Он достает телефон из кармана, открывает дверцу машины.
– Снаружи лучше сигнал, – говорит он и хочет выйти, но вдруг спохватывается: – А у тебя есть телефон, моя милая?
– Нет.
Он кивает и выходит из машины.
Мне видна в окно только нижняя часть его туловища – он нажимает на кнопки телефона, – а потом туман скрывает его целиком. Как я хотела телефон на день рождения! Но мама с папой сказали «НЕТ», телефон я получу, когда подрасту, потому что от телефона у детей мозги закипают. Я рассказала об этом Саре, и она схватилась за голову и изобразила шипенье, как будто вода в кастрюле закипает, потому что ей-то подарят телефон на день рождения.
