Я помню, что испытывала сильный страх продолжения этой истории и стыд сказать о ней кому-либо. Такого дикого одиночества, какое было в те четыре дня, я не забуду никогда. Мир вокруг меня рассыпался, и это не просто слова. Странно замедлилась реакция на всё происходящее. А ещё это происходящее стало вдруг не важным. Вообще не важным. Это правда. Состояние больше напоминало ступор. Я молчала целыми днями, говорить не хотелось. Я в буквальном смысле выдавливала из себя каждое слово. Всё время сами по себе текли слёзы. Я не могла ни говорить, ни думать в этот момент. Девочка в моём сознании, потерявшаяся в холодном опустошённом поле, сбитая с ног вдруг накинувшимся сильным ветром падала и вставала, беззвучно открывая рот. И в этой немой картине самым ужасным было то, что её никто не слышал.
Никто, кроме меня.
Привыкший к моей открытости, Тлек с некоторым недоумением наблюдал за мной. Я поняла его позицию сразу. Мой муж просто ждал, когда я сама скажу ему о том, что происходит. Но я ничего не хотела говорить.
Мы никогда не знаем, чем удивит нас наша судьба. Никогда не узнаешь, что случится завтра, и что с тобой она сделает в итоге. Одарит ли счастьем или обернётся ужасом. Будет ли она счастливой или почему-то наполнится сплошными неудачами. И нет смысла пытаться разгадать жизнь, понять, предугадать или спланировать свою судьбу. Всё, что нам остаётся, это набраться мудрости и принять с благодарностью всё, что она преподнесёт. Но я этого ещё не понимала. И во мне рос страшный гнев, дикая обида на весь мир. Почему я?! Что со мной не так? Почему это случилось со мной?!
На тот момент я видела только факт, что я оказалась в приёмной семье. Стало быть, мои родители не так хороши, как я привыкла думать. Они лжецы, и вся моя жизнь соткана из их лжи, а те, кто меня бросил?
Кто они?!
Почему они отказались от меня? Кто эти люди? Кто я сама? Каковы мои корни? Корни подлых предателей? Я дочь кукушки?
Это были главные вопросы, которые подобно бульдозеру безжалостно крушили все мои прежние представления о моей семье, о моём происхождении, и даже обо мне самой. Алкоголики? Наркоманы? Кто они? Где я родилась? Как меня зовут?
Из тысячи детей, которые были когда-либо усыновлены, многие однажды узнают об этом. И что, скажете вы, в чём проблема? Проблема есть. В принятии факта, что один из них – это вы. Не переживёшь, не поймёшь. Узнай я об этом в пять-семь лет, я бы ничего тогда не поняла. Но со временем привыкла бы к этой мысли. И если бы мне вздумалось искать своих кровных родственников, скорее всего я бы искала так же, как и тогда в детстве, крепко держась за руку лучшего друга. За руку своей мамы. Может быть, она боялась, что я бы побежала к ним? И всё же. Всё последующее строилось бы логично. Не было бы этой двойственности, реальность не раскололась бы пополам.
Но теперь, в сорок восемь! Когда сложилась вся твоя картина мира, когда прошёл возраст принятия себя, возраст, когда человек строит свою идентичность, и когда ты уже давно знаешь, что адекватные люди не бросают своих детей, узнать такую правду – жестокий удар.
И вновь воспоминание холодно проплыло в сознании. Знаете, как я боялась остаться в детском саду? Чтобы я не плакала, мама купила мне мягкую игрушку – рыжую обезьянку с длинными лапами и хвостом. Она была очень милой, и я чувствовала себя защищённой с ней. И это была моя любимая игрушка. Но в день, когда мама опоздала забрать меня из детского сада, я утопила её в туалете. А потом молча сидела в подсобке со старенькой нянечкой и ломала пальцами всё печенье, которое она выложила для меня. Я просто ломала его пальцами и не ела. А когда мама прибежала за мной, я не хотела выходить. С того дня в детский сад меня просто тащили за шиворот. И чтобы уйти от меня надо было что-то оставить мне. Обычно это были мамин шарф или её варежка. И там в садике, я не искала себе друзей. Лишь тянула время дня и ждала. Ждала, когда меня заберут домой. А когда за мной приходили я больше не испытывала радости.
