Девочка-ветер - страница 29

Холера двигается дальше в своих золотых одеждах, словно перешитых из театральных костюмов. В жестах, голосе, манере говорить звучит что-то фальшивое. Фибка называет ее «актрисой из погорелого театра». Мою бы мамочку сюда. Вот бы кому поучить ее манерам, хотя с этим или рождаются, или нет. Мне тоже не дано так гордо держать голову и вести беседу. Я не умею сказать на прощание: «Ах, нам будет вас не хватать» или, столкнувшись со злейшим врагом лицом к лицу, расплыться в сахарной улыбке, воскликнуть: «Какая приятная встреча!»

Мамочка умеет, но пользуется своими талантами умеренно Taktvoll[26]. Холера же ведет себя, как левой ноге хочется (утверждает Фибка).

Народ распинается, гнет спину, а Холера шествует колченогой походкой в центр зала. Я бы давно споткнулась, зацепилась за что-нибудь, потому что терпеть не могу, когда на меня откровенно таращатся, ей же хоть бы хны. Железная тетя.

Торжественная часть началась с долгой и нудной речи шефа, в которой он хвалил на все лады достоинства своей замечательной супруги и соратника, советника и помощника. Что-то со мой не так, потому что, слыша подобные речи, всегда становится стыдно, хотя все это вранье не про меня. Чувства неудобства, похоже, испытываю не только я на протяжении долгих речей и тостов, мой спутник хмыкает и крепко пожимает мне руку. Все. Отговорились. Народ облегченно выдохнул и мгновенно разделился на небольшие группки.

Свет приглушили. Сейчас это напоминает мне дискотеки времен юности, которые не посещала, придя к выводу, что совершенно нет необходимости выставлять себя на посмешище и ждать с замиранием сердца, что мальчик, направляющийся в мою сторону, пригласит танцевать меня, а не соседку. Сегодня я не одна. Даже удивительно. Как это получилось?

Илья склоняется ниже, и мы медленно двигаемся в такт музыке. Легкое дыхание щекочет мои волосы у виска, и все воспринимается как-то нереально, словно в дымке. Время от времени выныривают знакомые лица: Крыловы, танцующие на «пионерском» расстоянии, Домбровский, с блаженно-глупым выражением лица прилипший к высокой блондинке с «шикарной» (как он выражается) фигурой, Кукин, виновато заглядывающий в глаза своей Цыпочке, которая что-то резко выговаривает ему и кончик ее конопатого носа (надо же, веснушки круглый год!) смешно дергается. Я киваю, встречаясь с кем-нибудь взглядом, потому что за два года работы перезнакомилась со всеми. Естественно, на меня ходили смотреть, как на диковинное животное в зоопарке. Надо же, такая маленькая и такая умная! Иностранные языки – нечто непостижимое, и в голове постсоветского человека, которого пичкали Fremdsprache в школе и в институте и который в результате во всех анкетах писал: «Читаю и перевожу со словарем», не укладывалось, что эта малявка, то бишь я, без запинки трещит на четырех языках. Всех, правда, еще интересовало, почему после защиты диссертации я оказалась в медицинском институте (местечко, надо прямо сказать, не очень для меня завидное). Но у каждого есть свои маленькие большие тайны.

– Ты действительно знаешь три языка? – словно читая мысли, спросил Илья.

– Четыре, – показываю я на пальцах.

Он улыбается. Уж очень он лирично настроен сегодня. Эти объятия, теплое дыхание на моей макушке и огненные чертики во взгляде. Если так будет и дальше продолжаться, я недолго выдержу. Может быть, лучше всего сбежать? Поехать к отцу или Мадам. Мои дорогие родители примут меня с распростертыми объятиями. Два посла в семье, кому скажи, не поверят, впрочем, я и не рассказываю. Для этого есть Танюша. Великие родственники – ее страсть. Для полного счастья ей не хватает в семье писателя, хотя бы детского, и композитора, хотя бы песенника. Однажды Фибка в шутку нарисовал генеалогическое дерево, раскидистый дуб, а под дубом – сморщенное яблоко и толстого коня. Танюша сделала мне последнее предупреждение, за коим могло последовать только отлучение от ее великосветского общества. А с местом, которое уготовил ей мой друг, она не согласилась.