— Ты слышала, — говорит он.
И не шутит.
Не шутит.
Он серьезен, собран, уверен в себе. Кажется спокойным, но утверждать не буду. Мне становится не по себе от его взгляда, я пячусь назад, но чуть не падаю, зацепившись за кресло.
Он меня подхватывает. За какую-то долю секунды оказывается рядом и удерживает меня, а затем спрашивает:
— Поняла, наконец?
— Да что поняла? — вырывается у меня. — Что ты спятил?
— Не смей, — говорит он, сдавливая мои щеки.
Я дергаюсь, но он меня держит. Не отпускает. Затем чуть ослабляет хватку и проводит пальцами по подбородку, спускается ниже, к ключице, затем к груди.
— Что тебе нужно? И к чему был этот цирк?
— Не хотел появляться официально, — выдыхает мне в лицо. — Пока не знаю, кто твои подельники.
— Что? В чем? Какие подельники?
Я ничего не понимаю. Смотрю в знакомое лицо и не узнаю прежнего Дамира. Человека, который в последнюю нашу встречу смотрел на меня с таким теплом и нежностью, что в груди щемило. Что с ним случилось? Кто и что ему обо мне рассказал, что он ведет себя, словно придурок.
— Играешь хорошо, молодец. Только твой подельник тебя сдал.
Он больше ничего не говорит. Снова хватает меня за подбородок, цепкие пальцы удерживают на месте, а затем он меня целует. Я отвечаю. Истосковалась по нему, несмотря на весь тот бред, что он нес. Да и не поняла я ничего. Он меня целует, это ведь хорошо?
— Блть, хороша, — рычит Дамир мне в губы.
Моя спина касается холодной стены, его руки сдавливают мою грудь, шарят по всему телу. Его пресс упирается в мой живот, в низ живота отчетливо вдавливается налитой кровью член. Я чувствую, как мои трусики становятся мокрыми. Хочу его, несмотря на все, что он сделал, несмотря на эту несправедливость и похищение. Я уверена, что с детьми все будет в порядке. Жанка их заберет и Дамир побеспокоится об этом. Да и не боюсь я его. Что бы он себе не надумал, мы все решим, я уверена.
Тем временем, Дамир стаскивает с моих плеч кофту, целует ложбинку груди, касается поцелуем ключицы, его руки шарят по моей голой спине, а затем он замирает. Разворачивает меня к себе, задирает кофту, дергает меня за бюстгальтер и тычет мне в лицо бирку:
— Для кого купила? И так спешила, что даже снять ценник забыла? Недешевое бельишко, надо сказать. Бабки получила за мое предательство? Или твой хахаль их дал?
— Что?
Я вырываюсь у него из рук, но он не отпускает. Чувствую, как его руки расстегивают бюстгальтер, а в следующую минуту он попросту срывает его с меня. Стаскивает силой, и я тут же прикрываю грудь. На глаза наворачиваются слезы, я чувствую себя униженной.
— Понимаю, — говорит Дамир. — Не для меня покупала. Но я тебе говорил, что у тебя никого не будет. Ни одного другого мужика, кроме меня. Говорил?
Я зачем-то киваю и шепчу:
— У меня никого не было.
Он смеется.
Следом за бюстгальтером идет моя юбка, а потом и трусики. Я чувствую себя униженной и совсем не понимаю, что дает ему право так со мной поступать. Почему он говорит, что я его предала и ведет себя со мной, как со шлюхой.
— Прекрати, — шепчу. — Я ничего не понимаю.
Его ладонь ложится на мои губы, а затем он с ненавистью произносит:
— Замолчи. Просто, блть, закрой свой рот. Если бы я мог от тебя оторваться, я бы даже не прикоснулся к тебе, слышишь? Но я не могу. Хочу тебя до беспамятства. Вот такую суку, какой ты есть, все равно хочу.
Я не понимаю, что происходит. И не перечу ему, когда он разворачивает меня к себе, когда прижимает спиной к стене. Я оживаю лишь когда он проводит членом по моим ягодицам. Вырываюсь. Не могу допустить, чтобы это случилось, ведь тогда между нами все кончено. Тогда мы не будем существовать. Никогда.
