Девочки начинают и выигрывают - страница 2

– Через пять минут подъеду! Выходи! – кричит он в телефон. – На улице – дубак, не форси, одевайся теплее! Не форсишь. Одеваешься, как мама учила: сапоги – мечта полярника, свитер – в пол, штаны с начесом, рукавицы суровые – под метлу, шапку – на уши…Выходишь. Подъезжает. Не узнает. Проезжает мимо. Ты кидаешься вслед. Тормозит…И в его полных ужаса глазах ты читаешь, какое же это сильное испытание для вашей любви!

Так уж устроена наша девичья жизнь! От погремушек – к куклам. От кукол – к побрякушкам. От побрякушек – к окошку! Ждать. Надеяться. Верить. Снова ждать!.. А потом, когда ты немного успокаиваешься, ты, наконец-то, встречаешь его. Своего…кота.

– Ну, ладно я, – сказала я ему, подливая заварку в чашку, но как я объясню коту, что мы снова с ним – брошенки? Боюсь, что для его неустойчивой психики это будет серьезная травма…– Ха, кот! – рассмеялся он, размешивая сахар с ревом курантов. – Разве животное может это чувствовать?! И тут на кухню зашел кот, сел напротив и при помощи бессмертной системы Станиславского доказал, что животное на этом крошечном квартирном пространстве – не он.

И потом…какая же это, в сущности, се ля ви, когда ты еще толком и привыкнуть-то к нему не успела, не успела перед зеркалом отрепетировать фразу: "Ах, мне кажется, что я Вас уже люблю!". А он уже ходит расстроенный, задушенный жабой. И, если и дарит тебе что-то ценное, то только автобусные билеты со счастливым совпадением номеров.

И пока он злится где-то там, в углу, ты вспоминаешь, что демонстрация физической любви была заложена в тебя еще в детстве. – А покажи-ка, детка, как ты любишь маму! – умиляются родители. И ты подходишь и целуешь маму. – А папу? Как ты любишь папу?

Ты подходишь и обнимаешь отца. Обходишь с дружескими объятиями бабушку и дедушку. Слегка касаешься подвернувшейся по случаю тети…Любить же пока незнакомого тебе, самовлюбленного и капризного мужика – тебя никто не просит. А он даже не пытается заменить собой целый мир.

От неразделенной любви, знаете ли, чудовищно устаешь. Я любила его так сильно, что хотелось кричать! А, когда он внезапно ушел – я даже не пикнула.

Как же это все-таки здорово и в высшей мере справедливо, что я так долго умирала от любви к Вам и все-таки не умерла! Выжила, выкарабкалась, исцелилась!.. Правда, когда смотрю на свет – слезы из глаз, а наливаю себе чай – трясутся руки.

А потом ты вытираешь слезы и думаешь, что может, это и хорошо, что "все подруги замужем", и только ты – одна. Может, в этом "одна" как раз и проявляется высшая справедливость. И, возможно, даже чья-то мудрость. И уже не важно – чья…В этом "одна" есть даже какая-то особая изысканность! Исключительность даже! Это почти как последняя шоколадная конфета в открытой для гостей коробке: вот лежит она – кругленькая, в фольге, с вензелями. Так в рот и просится! Ну, кто смелый? А нет таких. Все смущенно взгляд в сторону отводят и руки за спину прячут. Мол, пардон, пардон! Пусть лучше засохнет. Таков этикет! И никому не обидно… Разве что конфете. Только кто ее, дуру, об этом спросит.

– Ну, а что бы ты хотела от меня услышать? – спрашивает он неожиданно с интонацией: "А ты оплатил проезд?". А ты нервно роешься в сумке, высыпаешь мелочь на пол в прихожей и произносишь так тихо, что слышно только тебе: "Мне, пожалуйста, один билетик обратно. В один конец".

А прохожие тем временем интересуются шепотом: "Скажите, а Вы точно не сумасшедшая? Почему у Вас вдруг оранжевые волосы и зеленый шарф?". А ты отвечаешь сквозь зубы: "Сами вы – дураки! Потому что красных шарфов в тот день в продаже не было! А так хочется новенького. Весна".