Берет сполз ей на глаза. И вообще вид у Аллы был наверняка самый дурацкий. Она больно ушибла коленку, но молилась лишь об одном – чтобы он не увидел ее позора. Он не увидел. Поднявшись на ноги, Алла оглянулась. Он уходил вдаль, не оборачиваясь.
С этого дня она примерно раз в неделю, а то и чаще, стала встречать его по дороге домой.
Каждый раз он в упор смотрел на нее, не отводя глаз. А она каждый раз волновалась, увидит его или нет. А увидев, краснела, потом бледнела и забывала дышать.
Не то чтобы он был писанным красавцем. Вовсе нет. Но было в нем что-то… таинственное.
Алла обожала тайны и загадки. А поскольку воображение у нее, как у всякой творческой личности, было богатым, она с упоением придумывала своему незнакомцу разные истории – то с детективным уклоном, то с романтическим. Конечно, чаще с романтическим.
Иногда она представляла себе, как он однажды заговаривает с ней. Или спасает ее. Или она его. От падения на лед. Или от автобуса. В общем, вариантов была масса.
Это стало ее тайной, которой она не делилась ни с кем. Однако дочь что-то такое заметила.
– По-моему, ты влюбилась, – предположила как-то Варвара.
Алла промолчала, загадочно улыбаясь.
Сегодня она как всегда шла пешком с работы и внимательно вглядывалась в лица прохожих.
Но Его не было.
Такое случалось, но почему-то сегодня это расстроило ее сильней обычного.
От огорчения она даже отказалась от ужина, о чем, впрочем, потом пожалела, но было поздно. Потому что на ужин Варвара приготовила французский луковый суп-пюре. Нежный и легкий. Крендель оценил и потребовал добавки. Вдвоем с Варварой они приговорили суп, как нечего делать.
Алла в своей комнате раздумывала, стоит ли приниматься за очередное кресло. В плохом настроении шедевры не рождаются. С другой стороны, именно в таком настроении лучше всего сдирать старую обивку.
И она, вооружившись инструментом, принялась отдирать от дерева расползающийся под руками гобелен.
Через некоторое время она уже забыла о незнакомце и целиком сосредоточилась на процессе.
Вот что она любила больше всего на свете, кроме своей семьи, разумеется, – Алла любила возвращать к жизни старую мебель.
– Ты, мамуль, не реставратор, а реаниматор, – с гордостью говорила Варвара, и Алла в душе была с ней согласна.
Это было прекрасно: наблюдать, как под твоими руками оживают вещи, которые кто-то списал со счетов и даже выкинул на помойку.
Свой первый стул Алла нашла именно там. Он стоял среди груды хлама такой одинокий, такой неприкаянный, как нищий аристократ в толпе оборванцев, что у Аллы защемило сердце, и она не смогла пройти мимо.
Она принесла свое сокровище домой, отодрала старую обивку, из которой торчали пружины и клочья ваты, и стала думать, что же делать дальше.
В течение недели наждачкой она сняла с дерева облупившийся лак, прошлась по поверхности морилкой в несколько слоев, пока не достигла нужного тона, и снова залакировала дерево.
А потом принялась за обивку. С первого раза у нее не получилось, и она испортила кусок пунцового бархата, купленный за немыслимые деньги. В следующий раз она была осторожней, зашла с другого края и смогла закрепить ткань так, как хотела.
Конец ознакомительного фрагмента.
