А девушка еле удержалась от недовольной гримасы. Она устала, ей хотелось в постель. И еще хотелось многого другого, о чем она успела вспомнить. Например, в парикмахерскую. К косметологу. На массаж. Или позаниматься йогой, поиграть в теннис (ей почему-то казалось, что играет она неплохо), почитать женский роман, поваляться в ванне. Что угодно, только не прогулки по ночному бесприютному пляжу. Насмешливый блеск звезд, шорох песка под ногами, монотонный плеск волн, пробирающий до костей бриз. И – опаляющий, сметающий все на своем пути жар, что исходит от ее спутника. Димитрис хочет ее – всегда, везде, всю. И с этим ничего нельзя поделать.
Она слабо улыбнулась. Пробормотала:
– Уже поздно. И я действительно очень устала. Пожалуйста, bunny…
Лицо Димитриса зарделось румянцем. Ему страшно нравилось, когда она называла его bunny.
Впервые это словечко сорвалось у нее с языка вчера, просто машинально. И только потом она вспомнила, что оно означает «зайка». Но не детеныша зайца. У слова совсем другой смысл. Так обращаются друг к другу любовники, и Димитрис, конечно, сразу решил, что раз он «зайка», значит, тоже ей небезразличен. Только как ему объяснишь, что она назвала его ласковым именем случайно, по ошибке? Она явно имела в виду кого-то другого. Своего истинного любовника. Ни имени, ни лица которого так и не могла вспомнить…
И девушка аккуратно сбросила со своего плеча требовательную руку Димитриса и повторила:
– Давай лучше пойдем домой.
Однако он сжал ее плечо еще крепче. И вдруг спросил:
– Скажи, ты веришь в бога?
– В бога? – растерянно пролепетала она.
Еще одно слово – конечно, знакомое и, безусловно, что-то значащее. Бог. Нечто, или некто, справедливый и одновременно грозный. Кажется, она действительно в него верила. В прошлой жизни.
И девушка твердо ответила:
– Да.
– Жаль, – неожиданно отреагировал Димитрис. И, секунду поколебавшись, решительно добавил: – Но даже если так, мы все равно пойдем к нему.
Девушка с любопытством взглянула на своего спутника. Кажется, ей повезло. Приключение, задуманное Димитрисом, вовсе не ограничится объятиями на пляже. И она осторожно спросила:
– А он– кто?
– Когда увидишь, ты испугаешься, – усмехнулся Димитрис.
Мимолетно взглянул на простенькие часы, украшавшие его запястье, и озабоченно произнес:
– Ого, уже десять вечера! А нам еще километров пять идти… И еще неизвестно, примет ли он.
– Слушай, ты можешь объяснить нормально? – сердито спросила девушка.
А Димитрис взглянул ей в глаза и ответил:
– Мы идем к одному человеку. Он живет здесь, на острове. Далеко, в заброшенной деревне…
– А кто он, этот человек? – нетерпеливо поинтересовалась она.
Но Димитрис лишь вздохнул:
– Если сказать тебе заранее, ты просто не пойдешь.
* * *
В заброшенную деревню они добрались только к полуночи. Пути оказалось не пять километров, а добрых восемь, да еще по песку, и ветер трепал волосы, пробирался под тонкую куртку. Ощущение было, что они где-то на краю земли. И хоть море и соль брызг на губах, у нее перед глазами вставала картина из совсем другой жизни: снег (белые кристаллы, сплошь усыпавшие землю), елки (так называются высоченные, здесь ничего похожего нет, деревья) и заброшенная, покосившаяся избушка из почерневших бревен.
И от этих видений, вплетавшихся в реальность, ей стало особенно жутко.
– Димитрис, мне страшно… – пробормотала девушка.
И, разумеется, услышала в ответ:
