– Спасибо, – отозвалась Фредрика Нюман.
Наверное, она говорила что-то еще. Блумквист не слушал, целиком уйдя в свои мысли. Когда она завершила разговор, он в задумчивости сидел на диване. С улицы доносились аплодисменты и крики ликования. Микаэль провел рукой по волосам. Прошло верных три месяца с тех пор, как он в последний раз был в парикмахерской. В конце концов, так нельзя. Пора заняться собой. Хватит работать на износ. Он должен жить и наслаждаться жизнью, как другие, и даже время от времени отвечать на звонки. К черту репортажи…
Блумквист вошел в ванную, но ее вид не улучшил ему настроения. На сушилке висело белье. Раковина пестрела пятнами засохшей зубной пасты. Он подумал о теплой куртке мертвого бродяги. В самый разгар лета это выглядело по меньшей мере странно, но сосредоточиться как следует все равно не получалось. Слишком много мыслей теснилось в голове. Микаэль взял полотенце и вытер зеркало. Потом сложил белье, достал мобильник и открыл голосовую почту.
Тридцать семь пропущенных вызовов – это невероятно. Кем надо себя возомнить, чтобы допустить такое? Пристыженный Микаэль стал открывать сообщения одно за другим. Но боже мой, что это были за люди? Одни обращались к нему с предложениями и советами и выглядели более-менее дружелюбно. Но большинство вопили как разъяренные монстры – «Что-то ты там недоговариваешь насчет мигрантов!» «Ты темнишь с мусульманами, признайся!» «Ты покрываешь евреев-финансистов»…
Микаэль будто с головой окунулся в вонючую болотную жижу. Несколько раз хотел все бросить, но продолжал слушать дальше, пока не наткнулся на нечто такое, что заметно выбивалось из общего потока агрессии и недовольства. Блумквист даже растерялся от неожиданности.
– Hello, hello, – произнес голос на ломаном английском. – Come in, over[6].
Интонация позывных в «уоки-токи»[7], за которыми последовала еще пара непонятных слов, похоже, на каком-то другом языке. В них отчетливо звучало отчаяние. Был ли это бездомный Фредрики Нюман? Не исключено.
Но с тем же успехом странный голос мог принадлежать кому угодно. Микаэль нажал кнопку отбоя и подумал было позвонить Малин Фруде или кому-нибудь другому, кто мог бы поднять ему настроение, но вместо этого отправил шифрованное сообщение Лисбет. В конце концов, какое для него имеет значение, что она не хочет его знать?
Он был и остается с ней связан.
* * *
На Тверской бульвар обрушился ливень. Камилла – или Кира, как она себя здесь называла, – села в лимузин с водителем и телохранителями и посмотрела на свои длинные ноги.
На ней было платье от «Диор», красные туфли на высоком каблуке от «Гуччи» и ожерелье с бриллиантом «Граф Виттельсбах», мерцавшее голубым в низком декольте. Камилла была ослепительна, и именно поэтому не спешила покидать заднее сиденье. Она предвкушала привычное удовольствие – наблюдать, как мужчины теснятся и глазеют со всех сторон, как некоторые из них застывают на месте, когда она выходит из машины. Редко кто осмеливался сделать Камилле комплимент или посмотреть в глаза.
Блистать – это она любила больше всего на свете. Но сегодня Камилла сидела, прикрыв глаза, и слушала дождь, барабанивший по капоту. Потом посмотрела сквозь тонированное стекло – ничего интересного. Жалкая кучка мужчин и женщин под зонтами. Похоже, им нет никакого дела ни до шикарного лимузина, ни до того, кто в нем приехал. Она перевела взгляд на ресторан. За стеклом веселились гости, играла музыка – скрипка и виолончель… Вот и он здесь, слава богу. Кузнецов выбежал на улицу, выпучив свиные глазки. Жалкий паяц… Стоило выйти только ради того, чтобы влепить ему пощечину.
