Она ни на секунду не пожалела о том, что решила так неожиданно для всех вернуться в Польшу, несмотря на то что профессор Том Абрамс – ее научный руководитель в Международном центре судебной психологии при Хаддерсфилдском университете и самый близкий человек – был категорически против. Он не переносил ее, когда она поступила в докторантуру, причем чувство было взаимно. Профессор считал ее лесбиянкой-феминисткой, а она его безнадежным лопухом. Они грызлись как кошка с собакой, причем не только по научным вопросам, но и по бытовым, общечеловеческим. Абрамс делал из нее дурочку при каждой встрече, оспаривал выводы, придирался к словам, посмеивался над ее польским акцентом. Много раз она плакала, вернувшись домой, и мысленно бросала учебу. И однажды действительно ее терпение лопнуло. Она решительно заявила, что у нее не лежит душа к географическому профайлингу и она хочет заняться тем, что ей на самом деле интересно. А именно нарративным анализом биографий преступников. После этого она без предупреждения уехала в Польшу и провела первое анкетирование среди польских женщин-заключенных. Тогда профессор стал ее уважать.
– Географический профайлинг – это будущее следственной психологии, – сказал он ей. Она уж подумала, что это вступление к очередной морали. – Это гарантировало бы вам работу в любом месте земного шара, но в перспективе нарративы могут больше привнести в науку. Вам следует выбрать: слава или миссия.
Наконец вмешался Дэвид Кантер[9], гуру профайлинга и ее второй руководитель, формально босс Абрамса. Когда-то они вместе основали кафедру следственной психологии и были как двуяйцевые близнецы. Разные, как огонь и вода, они прекрасно дополняли друг друга. Кантер был знаменитостью, Абрамс почти не давал интервью. Все студентки обожали Кантера за стильность и обаяние. Абрамса, наоборот, ненавидели за тяжелый нрав и отсутствие вкуса. Он носил носки с сандалиями, отутюженные джинсы со стрелками и аляповатые рубашки в комплекте с рыбацкими безрукавками. Кантер высмеивал Зимбарда, называл его шоуменом, считал, что единственная цель его исследований – это достижение популярности, Абрамс же обожал автора «Эффекта Люцифера» и втайне от Дэвида общался с Филиппом.
– Надо быть ближе друг к другу. – Кантер улыбнулся. Он приближался к семидесяти, но решил начать обучение в музыкальной школе. Он сочинял симфонии и изводил студентов концертами струнного квартета. Уважение, которое все испытывали к нему, не позволяло критиковать его «произведения». Только Абрамс публично обозвал их кошачьей музыкой. Ему это разрешалось.
– Это означает, что вы согласны на то, чтобы через полтора года работы я сменила тему диссертации? – переспросила Саша дрожащим голосом.
Вместо ответа, она увидела лучащееся улыбкой лицо Кантера. Абрамс, в свою очередь, добавил на ломаном польском:
– Z niewolnika nie ma pracownika[10].
С этого обсуждения она уходила на ватных ногах. Эти двое никогда не были настолько едины в своем мнении. Они разрешили ей уехать в Польшу и провести исследования. Профайлер ездила по тюрьмам и собирала материал, а Каролина оставалась с бабушкой Лаурой. Благодаря этому бабушка и внучка очень сблизились. Саша дважды в неделю разговаривала с Абрамсом по скайпу и ловила себя на том, что на расстоянии он не такой уж и нудный. Ей даже показалось, что он верит в ее исследования. Правда, он ни разу ее не похвалил, но зато перестал критиковать. Однажды у него даже вырвалось: «Вау!», что сразу же было обращено в шутку, дабы она не сочла себя гениальной. Со временем Саша полюбила острый язык Абрамса, а через несколько месяцев они перешли на «ты». Оказалось, что профессор очень ценит ее работу. Он устроил ей приглашения на несколько важных конференций, несмотря на то что она еще не закончила диссертацию. Помогал с публикацией ее статей в серьезных научных журналах. Вскоре ее стали цитировать светила следственной психологии. Она узнавала от коллег о том, что Абрамс постоянно вспоминает ее и ставит в пример слушателям мастерских курсов, хотя сам ни разу ей в этом не признался. Казалось, что он искренне заинтересовался методом жизненных нарративов.
