Читать онлайн Марта Таро - Девушка с глазами львицы

© Таро М., 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

Лондон

24 декабря 1814 г.

Какое же это Рождество? Так не бывает!.. Где мороз? Где укатанный до синеватого блеска снег? Где сани, запряжённые тройкой орловских рысаков?.. Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не лезут, но ведь сердцу не прикажешь, что ему дорого, того и хочется.

Фрейлина российского императорского двора Агата Андреевна Орлова грустно вздохнула, глядя на жиденький снежный покров. Тот был так тонок, что стриженая трава знаменитых английских газонов, сплошь и рядом пробивала его. Снега в декабрьском Лондоне до сих пор не было, и лишь в самый сочельник природа смилостивилась, послав городу мягкий снегопад. Порадуйтесь люди – как-никак Рождество!

Агата Андреевна держалась из последних сил. «Не стоит распускаться, а то, не дай бог, ещё сплин подхватишь», – в очередной раз напомнила она самой себе. Цепкий и логичный ум фрейлины точно вычислил причину её тоски: дело было в одиночестве. Горько встречать самый волшебный праздник в чужой стране, сидя в холодной и пустой квартире. Одна-одинёшенька – и это в Рождество! Давно с ней такого не случалось, а вернее сказать, и вовсе не бывало. Понятно, что канули в Лету и сочельник в отцовском доме, и весёлые рождественские гуляния в Смольном институте, последние четверть века Орлова встречала этот праздник при дворе. Рядом были лишь фрейлины и, конечно же, сама вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.

В жизни Орловой государыня давно стала самым главным человеком. Именно она научила юную Агашу всему тому, что теперь помогало в жизни Агате Андреевне. Императрица наставляла свою фрейлину в политике, подсказывала нужные шаги в хитросплетении дворцовых интриг, а самое главное, научила чувствовать людей. Не пускаться в долгие рассуждения, не строить чётких умозаключений, но ловить взгляд, слушать интонации и сразу понимать, кто перед тобой. Мария Фёдоровна и сама обладала этим счастливым умением, однако давно и бесповоротно признала явное превосходство своей ученицы. Государыня поручала Орловой такие миссии, которые не доверила бы больше никому. Это была огромная честь, но, как и всё на белом свете, лестное доверие имело и оборотную сторону. Отправленная три месяца назад в Лондон с деликатнейшим и абсолютно секретным поручением, Агата Андреевна сидела одна в снятой российским посольством квартире, а за окном уже вступил в свои права рождественский сочельник.

Уехать, что ли? Всё ведь уже ясно, можно поставить точку, искушала хандра, сжимая когтистой лапкой сердце. Заманчиво… Но нельзя! Агата Андреевна не была уверена в своих выводах, а раз так, то какой же отъезд? Совесть потом замучает…

Орлова отодвинула защёлку и приоткрыла окно, в очередной раз отметив, как чудно́ они здесь отворяются. Совсем не по-нашему – одна рама скользила вверх по другой, впуская снизу поток холодного и сырого зимнего воздуха. Агата Андреевна с трудом к этому привыкла – то ли дело обычные форточки. Вот и сейчас ноги обдало холодной струёй, но фрейлина была согласна потерпеть. Оно того стоило! Слух не обманул Орлову: прежде чуть слышное пение сейчас зазвучало во всей полноте звука. Это было божественно! Удивительной красоты яркое переливчатое контральто вело простую и нежную мелодию. Агата Андреевна уже давно обнаружила тайну этого окна своей казенной квартиры – оно выходило как раз на цветник во внутреннем дворе особняка знаменитой оперной дивы Джудитты Молибрани. Если окна в доме певицы были открыты, то Агата Андреевна в своей гостиной слышала пение. За проведенные в Лондоне унылые месяцы этот роскошный голос стал для Орловой единственной отрадой. Он приносил умиротворение, с ним было не так одиноко, а хандра, которую в столице туманного Альбиона следовало б всё-таки считать сплином, уползала в свою тёмную норку и не мешала жить.

Чем же великая Молибрани порадует простых смертных на сей раз? Фрейлина попробовала угадать. Единственным иностранным языком, которым Агата Андреевна владела свободно, был французский, да за время своей службы при императрице-матери Орлова научилась понимать немецкий, но вот английского не знала. А сегодня Молибрани пела по-английски. Но что ещё можно петь в сочельник? Гимны! Конечно же, это были рождественские гимны. Чарующий голос коснулся сердца и прогнал одиночество, даже в полутемной чужой комнате стало немного светлее. Пусть этот голос звучит вечно!.. Но, повторив чудесный припев, певица закончила свой гимн, и Орлова замерла в надежде, что это ещё не всё, что голос не смолкнет, не отдаст её сердце обратно холоду и тоске. Бог помог – желание исполнилось: музыка зазвучала вновь, но теперь со звуками фортепьяно перекликались два голоса. Или это один так раздвоился? Неужели примадонна достигла такого виртуозного мастерства, когда голос оттеняет сам себя? Нет, неправда: поют-то ведь в терцию, значит, исполнительниц всё-таки две.

Музыка захватила Орлову, мысли её куда-то улетучились, и осталось лишь ощущение какой-то неземной светлой радости. Ангельские голоса пели о добре и счастье, о любви и нежности (фрейлина верила, что слова были именно такими), и о том, что жизнь прекрасна. Наконец голоса в последний раз обняли друг друга и смолкли. В комнату вползла тишина, и Орлова вдруг поняла, что щёки у неё мокрые… Ну надо же!.. Когда она успела стать такой сентиментальной? Вроде бы до старости далеко, сорок недавно исполнилось. Агата Андреевна потянулась за платком и вытерла слёзы.

Комнату освещало лишь пламя камина. Он был слишком далеко от окна и его тепло сюда не доходило, зато сырой холодный воздух успел застудить фрейлине бок. Пока звучала музыка, она этого не чувствовала, зато сейчас поняла, что дрожит. Орлова поспешила закрыть окно. Она в последний раз глянула на улицу сквозь частый переплёт рамы и уже собралась задёрнуть тяжелую бархатную штору, но замерла, очарованная прелестной сценкой: в крохотном садике сеньоры Молибрани гуляли барышни.

Только что на заснеженном газоне никого не было, а тут вдруг сразу две красавицы! Нарядные – в меховых ротондах и шляпках с перьями – на белом снегу они казались прелестными цветными фигурками. Игрушками или статуэтками. Заглушённые стеклом девичьи голоса были едва слышны. Потом одна из барышень схватила другую за руку, и они склонились друг к другу, соприкоснувшись полями шляпок.

Что это они там рассматривают? Орлова вдруг поняла, что ей это интересно. Конечно, фрейлине не было никакого дела до чужих девушек, но привычное любопытство, подстёгнутое боязнью вновь оказаться в цепких лапах русской хандры, пусть та и притворяется в Лондоне английским сплином, подтолкнуло Орлову к стеклу. Она вновь приподняла раму, стараясь не шуметь, чтобы не привлекать внимания гуляющих. Голоса зазвучали громче, но чуда не произошло – незнакомки говорили по-английски, так что Орловой понять их было не дано. Маленького развлечения не получилось, и фрейлина, вздохнув, закрыла окно. Раздавшийся вдруг выстрел показался настолько неуместным, что Агата Андреевна не поверила собственным ушам. Кто мог стрелять в этом укутанном покоем городе, да ещё и в такой светлый вечер?

Нет, верно, почудилось… Это не выстрел, а что-нибудь другое!.. Орлова вновь открыла раму. Сейчас сомнения развеются, и всё вернётся на круги своя: сочельник, пение гимнов, легкий снежок на безупречных английских газонах. Но барышни метнулись к дому. Одна из них как будто поскользнулась, она свалилась на четвереньки, но сразу же поднялась и, прихрамывая, поспешила за подругой, уже влетевшей в распахнутые двери.

– Господи, да что же это?! – воскликнула Агата Андреевна.

Она поняла, что кричит в открытое окно, да и было отчего ужаснуться: гардины за стеклом в доме примадонны занялись пламенем. Пожар?! Так куда же бегут эти девушки? Вторая незнакомка тоже исчезла внутри дома. Два выстрела, прозвучавшие один за другим, ужаснули Орлову. Нетрудно было догадаться, кому предназначены пули. Две девушки – нарядные и веселые, всего минуту назад гулявшие по тонкому рождественскому снежку. Неужели их больше нет? Вот так просто – только что болтали, радуясь своим трогательным секретам, а теперь всё? Орлова не могла отвести глаз от распахнутых дверей.

– Выходите, ну выходите, пожалуйста, – молила она незнакомок.

За окном мелькнула тень, и на террасу выскочил человек, а следом за ним – второй. Вот только были они мужчинами. Пистолеты в их руках говорили сами за себя. Убийцы! Фрейлина отступила за штору, но предосторожность оказалась излишней – преступники слишком торопились, чтобы следить за чужими окнами в поисках ненужных свидетелей. Мужчины бросились бежать по аллее маленького сада. Эта вымощенная камнем дорожка заканчивалась у калитки, ведущей на соседнюю улицу.

Похоже, что у преступников имелся ключ: железная дверца распахнулась, и оба мужчины вывалились наружу. Витые прутья решетки от удара содрогнулась, и калитка, медленно качнувшись назад, с противным скрежетом захлопнулась. Этот звук как будто разбудил Орлову. Нужно что-то делать! Хоть как-то помочь властям, рассказав об убийцах. Агата Андреевна с ужасом глядела на всполохи пламени за окнами соседнего дома. Знают ли о пожаре его обитатели? Этак ведь и весь квартал спалить можно. Орлова накинула шаль и бросилась к выходу. А вдруг ещё не всё потеряно?..

Гленорг-Холл, Англия

1 сентября 1814 г.

Неужто прежняя жизнь потеряна безвозвратно?.. Но так, как теперь, тоже жить нельзя! Лучше умереть, чем так мучиться. Да если вдруг найдётся хоть малейшая возможность прекратить этот кошмар, за неё надо хвататься!.. Мысли были тяжёлыми и отнюдь неновыми. Светлейшая княжна Елизавета Черкасская теперь часто размышляла о своей печальной судьбе, но так до сих пор и не сумела разорвать порочный круг и вырваться на свободу. Чтобы она теперь ни отдала за возможность опять стать такой, «как все». Жаль только, что это было совершено невозможно.

Рассвет своего семнадцатого дня рождения Лиза встретила у окна огромного, похожего на старинное аббатство дворца в поместье своей сестры. Долли две недели назад стала герцогиней Гленорг, а это поместье оказалось главной резиденцией её отчаянного мужа, решившегося вопреки строгим английским традициям взять в жёны русскую княжну. Сегодня здесь ожидалось грандиозное празднество: молодожены давали бал-маскарад в честь принца-регента Георга и посетившего Англию российского императора Александра I. Царя сопровождала огромная свита из русских героев прошедшей войны и глав владетельных домов Европы. Все эти блистательные мужчины были приглашены на сегодняшнее празднество в Гленорг-Холл, а вслед за английским правителем сюда ждали и весь лондонский бомонд. Впрочем, княжну это изысканное общество не слишком занимало. На сегодняшний бал у неё имелись собственные планы, а задуманное волновало и, если честно сказать, изрядно пугало. Причины для этого были веские, но распространяться на эту тему Лиза не собиралась. Всё это касалось лишь её одной, и никто на свете не мог ей помочь.

Лиза прекрасно помнила тот самый первый раз, когда осознала, что читает чужие мысли. Это случилось ровно два года назад, в день её пятнадцатилетия. Графиня Апраксина, растившая четырёх княжон после смерти их родных, устроила тогда праздник в Ратманове – семейном гнезде Черкасских. Сам хозяин поместья – старший брат Лизы князь Алексей – воевал тогда с французами, добравшимися аж до Москвы, но в южных хлебных губерниях России пока было спокойно. Понятно, что молодые дворяне покинули свои имения и отправились в армию, но их родители и младшие братья продолжали жить привычной жизнью. Дни рождения княжон Черкасских традиционно отмечали детскими праздниками, куда приглашали всю молодежь из соседних имений. В тот день Лиза впервые надела «взрослое» платье и встала рядом с тётей на крыльце большого барского дома в Ратманово, как настоящая хозяйка. Она чинно приседала перед соседями-помещиками и их милыми жёнами, «светски», как учила английская гувернантка, кивала юношам, а барышням и детям подавала руку. Коснувшись ладони одной малознакомой гостьи, Лиза оцепенела – в её ушах вдруг чётко зазвучали подлые мысли этой девицы, как будто гостья произнесла их вслух. А потом стремительно, как в калейдоскопе, замелькали картинки, где завистливая соседка делала своим родным разные пакости. Тогда княжна встряхнула головой, отгоняя странные мысли, и, не поверив самой себе, постаралась больше не вспоминать о неприятных ощущениях.