Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах - страница 6

– Слушайте, Лариса, похоже, я смогу вам помочь с работой. – Татьяна достала из сумочки визитку и что-то написала на чистой стороне. – Вот, позвоните, скажете, что от Татьяны Николаевны.

«Пенкин Виктор Алексеевич», – прочитала я. Ниже – номер телефона.

– Это сын моей хорошей приятельницы, он занимается издательским бизнесом, сейчас подыскивает себе личного помощника. Мне почему-то кажется, что вы ему подойдёте.

Чайник на плите задребезжал крышкой, исходя паром, и я очнулась от мыслей. Чай в пакетиках оказался с бергамотом. Терпеть не могу бергамот! Скорее вытащить пакетик из бокала, пока не успел настояться! Отхлёбывая подкрашенный кипяток, я подошла к окну и открыла пыльную створку.

За окнами деловито сновали машины. Вот оно, Рублёвское шоссе. Самое обыкновенное, автомобили сплошным потоком. А для пешеходов переходы-галереи построили, мы с хозяином этой хоромины шли по такому от метро. Та ещё забава: карабкаешься по бетонным ступеням до высоты третьего этажа, потом спускаешься. Мне-то, молодой-красивой-лёгкой, несложно было. А вот пузан-квартировладелец пыхтел. А как старики здесь карабкаются? А с багажом как забираться? Интересно, те, кто этих «бандур» понастроил, пешком вообще ходят? Или сочиняют такие переходы, когда из машины вылезут?

Через дорогу виднелись многоэтажки поновее и посимпатичнее той, откуда я сейчас выглядывала. А слева вообще возвышался роскошный дом. Элитный, наверное —кирпичная башня с круглым застеклённым верхом. Кирпич красный, остекление голубое. Эффектно. Вот если бы Пенкин меня в такой дом поселил! Тоже ведь на Рублёвке! Если бы, да кабы… Всё, хорош страдать, хоть и убитая квартира, да почти задарма и отдельная. Еду в Бибирево за вещами.

Дверь в квартиру тоже была аховая. Когда её открывали, я как-то не обратила внимания, а теперь пришлось. Судя по всему, дверь когда-то высаживали: расщеплённый косяк был наскоро укреплён дощечкой с прорезью для язычка замка, а сам замок болтался в дверном пазу. Именно болтался: отверстие в двери было для него слишком просторным. Дерматин обивки, из-под которого торчали клочки ваты, маскировал это безобразие. И закрывалась дверь так: одной рукой её нужно было придерживать, а второй аккуратно поворачивать ключ. Иначе ключ вытягивал замок, тот съезжал и заклинивался. Значит, мне ещё и с дверью надо что-то делать. Ну, Пенкин! Он сам-то видел эти хоромы «на Рублёвке»?

Крысы на выходе из подъезда мне не попались. Зато под лавочкой возле подъезда валялся крупный седой старик. Рядом переминался товарищ помельче и помоложе.

– Плохо человеку? Скорую вызвать? – вскинулась я.

– Нет, нормально все, – остановил меня товарищ. – Это Иваныч перебрал маленько. Сейчас Толик спустится, и мы его домой отведем.

– На двенадцатый этаж? – я тут же вспомнила, где живёт протестующий алкаш. Так этот старикан, что ли, из протеста в лифте гадит?

– Зачем это? Иваныч на втором живёт, – не понял мужичок, а я не стала объяснять. Оказывается, в этом подъезде живут, по меньшей мере, два алкоголика. М-да, привет с Рублёвки. Не простыл бы старик. Хоть и тёплый апрель выдался, земля холодная ещё.

Я не сразу, но сориентировалась с обратной дорогой к метро: сначала между яблонь, потом по бульвару между скамейками. Бульвар радовал. Деревья уже зелёные, на клумбах тюльпаны высажены. Красные, жёлтые, белые, даже какие-то лиловые с волнистыми краями лепестков. Красивые! Кто бы сказал, что в двух шагах от этой красоты – и такие трущобы с крысами.