Я догадывалась, конечно, что с мамой и ее смертью не все так просто. Но отец никогда не говорил об этом, а я не позволяла себе думать о таких вещах. Не могла. Да и со мной не так все просто. Я оставляю золотой след то на дверной ручке, то на щетке для волос.
Я убеждала себя, что это все игра воображения, оставшаяся с детских лет. Мираж. Как когда раскаленное марево кажется водой. Я же не вижу, к примеру, Святой Девы в миске с кашей. Мои видения лишены смысла. Это афтершоки. Фантомные изображения, оставшиеся в мозгу после детской травмы.
Надо признать, я сама усугубила ситуацию: уговаривала себя, что это знаки, которые мама посылает мне из рая, показывая, что она рядом. Золото – с ее любимого платья, красный ворон спорхнул с сигарной коробки и кружит надо мной. Это означает, что мама всегда на страже и защищает меня.
Но я выросла, стала выпивать и принимать таблетки, и тут начались нашептывания. Они являлись незваными в минуты тревоги, усталости или огорчения. В минуты разлада с собой. Про них я не говорила никому из врачей. Может, я просто не хотела, чтобы они прекратились, кто знает. Но, оказавшись в клинике, я сказала себе: хватит, пора остановиться. И стала давать себе установки. Пусть дурацкие, но они работали.
В большинстве случаев.
– Ты же знала про галдол, правда? – спросил Дункан.
– Да, – ответила я. – То есть я знала, что она принимает лекарства, только не знала от чего.
Молли Роб еле заметно фыркнула.
Все ты знала. В глубине души ты понимала, что она принимает и зачем.
– Ей их не прописывали, – сказал доктор Дункан. – На самом деле мы считаем, что причиной смерти стала передозировка, а не аневризма.
– Но при чем тут я?
– Несколько месяцев назад твой отец высказал предположение, что нечто похожее может произойти и с тобой. Психический срыв на фоне шизофрении.
– Это наследственное, – сказал Уинн. – У Колли тоже было, у нашей бабушки.
– Поэтому ты и пила в детстве мамины таблетки, правда? – спросил доктор.
Я обмерла.
– Алтея? – продолжал доктор Дункан. – Ты ведь боялась, что с тобой будет то же самое?
Мне очень хотелось сказать, что я пила таблетки только потому, что они лежали в маминой коробке, что мне просто хотелось быть похожей на нее. Хотела сказать, что от них мне становилось гораздо легче. От них у меня появлялось ощущение полета, я чувствовала себя легкой и смелой. Что я не знала, от чего эти лекарства. Толком не знала. Однако это было не так.
Все ты знала.
– Я проверил все пустые пузырьки в коробке, – продолжил Дункан. – Только на одном из них значится 1980 год. Очевидно, что это были ее таблетки. Остальные были приобретены не более семнадцати лет назад – очевидно, тобой, не правда ли?
Я молчала.
– Ты принимала таблетки с тринадцати лет, не так ли, Алтея? Те самые таблетки, которыми злоупотребляла твоя мать. Ты же знаешь, принимать галдол без назначения врача незаконно.
Кому, как не мне, знать… И галдол, и хлозарил, и риспердал. Со временем я открыла для себя еще и ксанакс, перкоцет, викодин и оксиконтин. И достать проще, и приход с гарантией. С тринадцати лет я уже употребила не менее тысячи упаковок. Но по-прежнему хранила те первые, старомодные флаконы в сигарной коробке – в память о маме.
Доктор прокашлялся.
– Разреши нам помочь тебе, Алтея. У тебя не просто зависимость от таблеток. А патология, связанная с травматическими воспоминаниями из детства, с утратой мамы. Дело в том, что ты с высокой вероятностью предрасположена к шизофрении, как и твоя мать. Это вместе с наркоманией… и твоим навязчивым состоянием, копированием маминой зависимости…
