Девушки тяжёлого поведения - страница 10

Но когда Полина, Поля по-домашнему, надевала пошитый золовкой костюм, по тогдашней моде, с твёрдыми подплечиками, прямой юбкой, надевала туфельки Мэри Джейн (с ремешками поверх её умопомрачительных щиколоток), водружала на свои неукротимые кудри шляпку с вуалеткой, застёгивала на тонком запястье золотые часики с дутым браслетом, она выглядела как жена партийного начальника средней руки.

Они с Идкой сидели на бабушкиной половине на застеклённой во всю торцевую стену веранде, откуда открывался обзор на начало улицы и «большой» дом – ЖАКТовскую двухэтажку. Девочки обмакивали в блюдце с водой переводные картинки, прикладывали к альбомному листу и осторожно водили пальчиком, пока изображение не оставалось на бумаге, освободившись от клейкой рубашки. Ну «осторожно» это скорее про Иду. Под Мариным напором картинка надрывалась по контуру и расползалась.

Когда Мара выросла, у неё не оставалось ни одной целой молнии на сумочках; Женя сокрушённо вздыхал, дивясь неловкости и дурной силушке своей странной подруги, садился на корточки и подтягивал обезглавленную «собачку» на замках сапожек, сама Мара обычно поддевала замок отвёрткой, а муж вообще не парился – вставлял на место язычка большую канцелярскую скрепку или вообще покупал новые сапоги.

Вдруг что-то отвлекло подружек: во двор двухэтажки заходила молодая женщина, придерживая снизу руками выступавший далеко вперёд живот.

– Беременная! – вскрикнула Ида и покраснела.

Слово было очень неприличным. Ругательным. При взрослых его произносить нельзя – пояснила Ида.

– Почему? – растерялась Мара.

– Ну как ты не понимаешь? – Ида склонилась к уху подружки и горячо зашептала: – Она же «гибалась».

Мара любила поразмышлять о словах, неожиданно для себя открывая родственные связи между ними, угадывать, из какой они страны, какого роду-племени. Вот, например, «зеркало» и «созерцание» – это строгий, преисполненный важности, молодой инженер и его уютная, раздавшаяся в боках от домашних пирогов тётушка, правда же? Но она никак не могла взять толк, откуда растёт произнесённое Идой словцо – нужно гнуться, как ветка, что ли? Они обе не представляли, какое действие стоит за этим грязным словом, знали лишь, что это всегда делают с мужчиной и что это ужасно стыдно.

Ясно же, что этим позорным делом занималась привлёкшая их внимание женщина.

Но тогда… Тогда… Семилетней Маре страшно было додумать эту мысль. На их половине в манежике спал Марин светлоголовый брат, месяцев десяти от роду, и Мара ещё помнила, что и у мамы был живот и её уже нельзя было обнять с разбегу. Да и у соседей, у Иды во дворе стояла коляска с орущим младенцем, вынесенным на воздух на дневной сон.

Получается… Получается, что… Мама тоже? И Идкина мать? Тёть Лиля пусть. Но её, Мары, светлая, лучезарная мама, читавшая ей в уютные вечера разные замечательные книжки, её мама…

Этого не могло быть! Потрясённая, Мара расплакалась. Теперь ей предстояло жить с этой страшной тайной.

В семье Мары царил полный раздрай в религиозном смысле. С одной стороны – ряды и ряды книжных томов и альбомов по изобразительному искусству, библейские сюжеты и мотивы составляли ткань литературы, картин, рисунков, мраморных изваяний; из репродуктора взывает к Господу Иван Севастьяныч Бах, с винила – госпелз, и Мара знала, что реквием – это заупокойная месса.