Девушки тяжёлого поведения - страница 7

Закончилось тем, что к Маре во двор пришёл участковый. Они с Идкой спрятались за спины своих бабушек, которых угнали в сорок втором под румынским конвоем (румыны были звери, хуже своих хозяев фрицев), и вернувшихся в сорок третьем на руины – города не оставалось.

В домовую книгу, рядом с отметками о пожарных проверках, вписали строку о проведенной профилактической беседе, пригрозили детской комнатой милиции в следующий раз. Бабушки поклялись, что следующего раза не будет, отругали девок «каторжанками», но пообещали не рассказывать родителям.

Все в классе, и девочки, и мальчики, были влюблены восторженной детской любовью в четырёх танкистов, чья эпопея была снята польским телевидением. Школьный народец окрестил фильм «Три поляка, грузин и собака». Марино сердечко, принадлежало, конечно, Янеку – белобрысому, похожему на её закадычного друга Сурика, только Сурик-то был сопляк, а Янек отважный фронтовик.

Сейчас Мара понимает, насколько близко была к ним та война. Сама она родилась на девятнадцатый год после победы. Её дедушки и их друзья, собиравшиеся на семейные застолья, ещё не все перешагнули порог пятидесятилетия. Она любила эти собрания и захмелевших мужчин, которые начинали петь и рассказывали много чего, что на детский ум Мара толком не поняла и не запомнила. Она только видела фотопортрет усатого человека над лобовым стеклом «Запорожца» у сибирского деда, маминого отца. Такая же карточка была и в кабине его грузовика – дед шоферил и на фронте (возил боеприпасы), и после демобилизации, на слюдяной фабрике. Когда Мара, приехав из гостей, рассказала это Вальку, её самому родному дедушке, с которым росла, он как-то странно поёжился, но промолчал.

Валёк, который никогда не лез в карман за острым словцом и весёлой шуткой, был, пожалуй, единственным, кто мрачнел к концу таких душевных застолий. Тогда Мара не понимала почему. У деда не было боевых наград, на клетчатом пиджаке рядком висели только юбилейные. Зато на спине, под лопаткой, ближе к позвоночнику, имелся ромбовидный шрам – Мара видела, когда дед по утрам делал обязательную (не пропускал) зарядку с эспандером. Происхождение шрама никак не комментировалось и только много позже Мара узнала, что это след от штыка конвоира.

Война с фрицем закончилась для Валька в венгерском городке Печ. Дед стоял ночью в карауле, когда на него двинулась тень. Подгулявший офицер, как позже выяснилось. На окрик «Стой, кто идёт!» человек с оружием, пытавшийся проникнуть за запретку, не ответил. Дед сделал предупредительный в воздух, а потом дал по ноге. Военный трибунал отправил Валька на десять с лишним лет в Пермлаг, за покушение на жизнь офицера. Что он, снайпер, не промахнулся бы, если б имел такой умысел, во внимание принято не было.

Когда деда уже не стало (Валёк умирал на её руках, опутанный катетерами, Мара каждый день бегала в больницу сдать пустые ампулы от наркотиков и выписать новые, рак задетого когда-то штыком лёгкого догнал бойца через столько лет, четвёртая стадия). На красную подушечку, куда прикрепляют награды покойного, (хоронили всё же с почестями, с оркестром от завода) оказалось почти нечего положить. Мара нашла в оставшихся документах вчетверо сложенный лист бумаги с крошечным фото человека с измождённым лицом, в котором угадывался дед – подорожная справка, с которой он возвращался в 1956 году домой, сыновья выросли без него, старший уже получал аттестат зрелости.