Я знала, что другие девчонки сохнут по Мэтту, но он на них даже не смотрел. Он видел только меня. После его баскетбольных матчей, которые мы с Билли, одевшись в цвета нашей школы, прилежно посещали, именно меня он сжимал в потных объятиях, меня у всех на глазах целовал на вечеринках. «Навсегда, – любил он повторять, когда мы валялись у него в кровати после школы и под потолком лениво жужжал вентилятор. – Ты моя навсегда».
У меня не было оснований ему не верить.
– Я с ним порвала, – сказала я Флоре, смакуя тот прилив силы, который дала мне эта ложь.
– Ну и ладно, встретишь более достойного человека. – Она взяла меня за руки. – Давай я накрашу тебе ногти, как себе? Тогда на сегодняшней вечеринке всем сразу будет видно, что мы с тобой подружки.
У нее ногти были черно-алые – уже в духе уэслианской символики.
Я стеснялась своих ногтей. Они вечно были разной длины, красила я их редко, а когда все-таки делала маникюр, очень быстро сдирала лак. Но Флора уже достала розовую пилочку, и я позволила ей тискать мои пальцы, а сама лишь смотрела, как она работает. Покончив с маникюром, она помогла мне подобрать наряд: синее платье с глубоким вырезом из Forever 21 и туфли на танкетке, доставшиеся мне от Тони.
– Я точно нормально выгляжу? – осведомилась я. Мне казалось, что все это дешево и пошло, краска для волос желтит, тоналка слишком темная. А самое страшное – что все это ужасно заурядно.
– Ты прекрасна, – заверила Флора. – А платье просто умопомрачительное!
От ее слов у меня на душе капельку потеплело.
Вечеринка проходила в Баттерфилд-А, в комнате, где жили две девицы, надыбавшие где-то поддельные документы, – как я вскоре узнала, таковые здесь имелись у большинства. Большую часть ночи я подпирала стенку, попивая водку со спрайтом из бумажного стаканчика и глядя, как девчонки по очереди дрейфуют в уголок и ныряют к зеркальцу, на котором я мельком заметила аккуратные дорожки кокаина. Пробовать мне было страшно, да никто и не предлагал. В школе из наркотиков я пробовала только травку, и от нее мое параноидальное ощущение, будто все только меня и обсуждают, кальцифицировалось, превратившись в теснючий экзоскелет.
Джемма, обедавшая с нами днем, порхала по комнате в джинсах и белой футболке, которая оттеняла ее персиковый загар, – все очень просто, но сногсшибательно. Я внезапно показалась смешной сама себе: втиснутая в платье, как сосиска, с тяжеловесным макияжем. Взгляд Джеммы на мгновение пересекся с моим, а потом остановился на моей пестренькой сумочке «Луи Виттон». Брови поползли вверх, она отвернулась от меня к Кларе и ее коричневому баулу безо всяких надписей. С сумочкой я, видно, оплошала. Здесь не принято щеголять брендами как показателями статуса. То, что в моей школе было повсеместно распространено, здесь оказалось мимо кассы.
Флора весь вечер пила только воду из бутылки и ушла рано.
– В десять мне должен позвонить Кевин. Хочешь, я потом вернусь за тобой?
– Нет-нет, спасибо, – ответила я. Меньше всего мне хотелось быть той набухавшейся однокурсницей, за которой она будет героически подтирать блевотину.
Когда Флора уже ушла, появились Лорен с соседкой – эдакое элегантное опоздание, но элегантным прикидом оно дополнялось только у Лорен. Ее соседка, та самая чокнутая, была в боксерах и обтягивающем топе, без лифчика, словно только что проснулась. Высасывая очередной стаканчик, я смотрела, как она направилась прямиком к кокаину, а затем принялась вытанцовывать посреди комнаты, сграбастав какого-то парня за рубашку. Когда он попытался поцеловать ее, она слегка отпрянула, а потом, запрокинув голову, отбросила назад волосы, открывая шею, и при этом все терлась бедрами у него между ног. Лицо у него делалось все более страдальческим, а у нее – все более зазывным, и ее визгливый, как у гиены, смех перебивал все остальные звуки в комнате.
