– Милая мадам, успокойтесь, – улыбнулся я, – вам вообще не следует сюда приходить. Это место… не для тонкой женской души.
– Он ее даже не видел, доктор! Она пришла за мной уже после этих его скверных оскорблений. Я хотел принести ему завтрак, а он…
– Ну, хватит, Матис, – перебил его, не желая слушать, – он болен. Если вы не можете бесстрастно работать здесь, то, может, стоит поискать другую работу?
– Доктор! – возмутилась женщина, – мне рожать через несколько дней, а вы оставите моего драгоценного мужа без работы?! – она резко встала, я удивился, как не родила.
– Осторожней, миссис Матис, – я взмахнул рукой, – так и родить раньше срока не долго. Я никого не выгоняю, просто пытаюсь объяснить вашему супругу, что эти бедняги, которые заперты здесь, не отдают отчет в полной мере тому, что они говорят.
На том и сошлись. Матис пообещал впредь не принимать так близко к сердцу слова пациентов, особенно Хоффишера, а миссис Матис обещала больше не приходить сюда, чтобы не родить ребенка раньше положенного ему срока.
Другой санитар сказал, что привели нового пациента, но я решил, что будет лучше сначала навестить Хоффишера.
Он сидел в углу и смотрел в решетчатое окно. На его окна поставили решетки после того, как он пытался сбежать на похороны матери, которая к тому дню была мертва два года. Я склонен думать, что Хоффишер проявлял жестокость всегда. Возможно, с детства. Его отец был человеком злым. Не боюсь этого слова, жестоким. Я мало знаю о его прошлом, но ходили слухи, что отец поколачивал и мать, и его самого. А когда мистер Хоффишер был найден зарубленный топором, то ни у кого не было сомнений, что это сделал его семнадцатилетний сын. Полиция же посчитала, что удары были нанесены кем-то более крепким и взрослым, к тому же мать Хоффишера сказала, что во время смерти мужа она с сыном играла в карты наверху. Так ли это, или мать солгала ради сына, никто не знает. Но через год она привела парня к нам после того, как он метнул в нее топор. К счастью, промахнулся.
– Доброе утро, мистер Хоффишер, – сказал я и закрыл дверь, оставив щель. Я опустил руку в карман халата, сжав свисток.
– Доброе? Ну, не знаю, доктор, – он не смотрел на меня, а я заметил, что в перерывах между разговором со мной, он говорит с кем-то еще. Очень тихо. Слов не разобрать. Хотя, скорее всего их и не было. Я видел только, как он шевелит губами.
– Почему же нет?
– Эта тварь готовится, – сказал он и резко повернулся в мою сторону, я невольно сделал шаг назад.
– О, не бойтесь доктор, я не обижу вас, – Хоффишер обнял колени, – в тот раз я был так глуп, я так сожалею.
– Все нормально, мы же договорились, что я не злюсь, – я обошел кровать, чтобы было лучше его видно и сел на корточки.
– У вас свисток в кармане? – спросил он, расстроившись, – все-таки боитесь меня. Эх, доктор Филдс, а вы были мне единственным другом за всю жизнь, – сказал он и положил голову на колени.
– Я и сейчас ваш друг, – я вытащил руку из кармана, продемонстрировав пустые ладони, – что за тварь?
Хоффишер резко поднял голову и прищурил глаза. Он смотрел прямо на меня, в лицо, нет – в глаза. Так он делал редко.
– Урод.
– Кто?
– Он.
– Санитар?
– Нет.
– Давайте так, – я жестом попросил его подняться, но он не стал, – вы мне рассказываете, что случилось, а я распоряжусь, чтобы вам позволили написать письмо маме.
– Она мертва! – словно гавкнул Хоффишер. Я невольно встал, готовясь выйти из палаты в любой момент.
