Девять Жизней. За час до полудня - страница 2



И если можешь, лучше уезжай, потом уж поздно будет вам спасаться.

Вариации на тему Черного Квадрата

– Он был сине-зелёно-красным,
С позолоченно-пошлым кантом…
– Да… в лиловых разводах грязных,
Серебро и нить аксельбанта.
– Да ты бредишь! Придумал тоже!
Там лицо юной девы было.
– Не лицо там было, а рожа!
Той, которая не любила.
– Блин, ребята, курить бросайте!
Или мне своего отсыпьте.
Был цветок на мокром асфальте,
И обломок облезшей кисти.
– Ну ты выдал. Цветок-то откуда?
Да ещё, сквозь асфальт. Нелепо!
– А ты, что же, не веришь в чудо?
И твой максимум – сказка про репу?
– Хватит спорить! Глядите глубже,
Там, за чёрным квадратным фоном,
Солнце тонет в холодной луже,
Ледяным покрываясь узором.
– Дааа… Вот это вас прёт, ребята…
Как фантазия ваша плещет…
Он был просто чёрным квадратом.
С миллионом морщин и трещин.

Максим Бурдин

Россия – Кострома

Прозаик. Поэт. Издатель. Литературный критик. Главный редактор энциклопедии «Писатели русского мира: XXI век» и антологии «Литературная Евразия». Родился в 1987 году в Костроме. Учился в Литературном институте им. Горького. Работал корреспондентом «Литературной Газеты», вел авторскую рубрику в газете «Литературная Россия».

Печатался в журналах «Лехаим», «Литературный Иерусалим», «Девушка с веслом», «Шестое чувство», «Литературная учеба», «Сибирские огни», «Лампа и дымоход», «Clatch», «Акценты», «Окно», в альманахе российско-азербайджанской прозы «В зеркалах», в «Петербургской газете», в «Московском Комсомольце».

Стихи включены в третий том антологии «Золотые стихотворцы Рунета».

Финалист премии «Неформат» в номинации «малая проза». Как прозаик в 2012 году был номинирован на соискание премии им. В. П. Астафьева.

Входил в состав жюри нескольких литературных премий.

Марии Бурдиной

Ты писала этюды на берегу ручья.
В них Господь Саваоф притворился седой горой.
Дух Святой в них неслышно траву качал
И надмирный Логос царствовал над водой.
Волновалось всё: дуб, берёзы, кустарник – лес.
И ручей, волнуясь, брызги к ветвям бросал.
В глубине пейзажа незримо Христос воскрес
И плакучей ивой тянется к небесам.
А со дна ручья русалки глядят сквозь зыбь:
Богоматерь, склонившись, тёмной взяла воды,
Чтоб самой напиться и жаждущих напоить
Несвятой водой, которую пишешь ты.
В глубине картины Бог из ручья вставал
И ходил по лесу охая, словно гром.
Замолчали птицы, но шумом пошла трава,
И вздыхали сосны тяжко да ни о ком.
Ты писала этюды, но Бог написал тебя:
У ручья, босая, ты кистью ласкаешь холст,
От касаний кисти на ткани играет рябь
И рисунок Божий вечен, красив и прост.

Деду

Помню, в детстве, дед мне часто говаривал:
«Сколько от жизни ни возьмёшь, всё не твоё»
Дед смотрел на меня с улыбкой, но во взгляде играло зарево:
залпы орудий, вспышки прожекторов, пулемёт…
Дед носил старую шинель, курил «Родопи»,
иногда самокрутки, свёрнутые из газетной бумаги.
В молодости мой дед побывал в Европе,
видел, как Знамя Победы наши подняли на Рейхстаге.
Дед бежал из дому на фронт, когда ему и четырнадцати не было.
Юность его, выходит, без остатка Отчизне отдана.
Говорил: «Знатное дело, война, только не очень хлебное».
«Дошли, говорит, до Берлина, жаль, не дошли до Лондона».
В детстве мы часто собирались в его комнате;
дед поднимался с печи, кряхтел, почёсывал бороду.
Говорил: «Как бы не повернулось, внуки, всегда помните:
жизнь берегут со старости, честь – смолоду.
Живу я, внуки, давно, повидать успел всякого.