Процесс не заставил себя долго ждать.
Что-то плоское железное проникло в район выдираемого зуба, а от последующего за этим удара голова Лёньки сотряслась, как пустой глиняный горшок.
Сколько этих ударов произошло, он уже сосчитать не мог, потому что все силы и всё сознание посвятил тому, чтобы только удержаться в кресле и чтобы голова не оторвалась от плеч.
Чем доктор бил там по зубу, Лёнька не видел. Он только ощущал жаркое дыхание эскулапа, сопровождавшее каждый удар, и его уже не певучие междометия, которые, скорее всего, подходили бы грузчикам торгового порта, а не к кругленькому мягкому доктору, словно сошедшему с картинки детской книжки о докторе Айболите.
В промежутках между ударами и беззастенчивым ковырянием в челюсти слышались только удовлетворённые возгласы «добрейшего» доктора.
– А-а-а, вот ты где, гад ползучий, запрятался! А я тебя оттуда вытащил. Во! Смотри, Люсенька, какой корешочек мы достали! – И после каждого такого возгласа слышался звонкий стук чего-то падающего в железный лоток.
Силы уже покидали Лёньку, когда он услышал обнадёживающее:
– Ну вот и всё, – сопровождённое довольным саркастическим смешком. – И не с такими мы тут справлялись…
Поняв, что экзекуция подошла к концу, Лёнька расслабил кисти рук, которыми вцепился в подлокотники кресла, и попытался открыть глаза.
Они разлепились, но были заполнены слезами, и Лёнька ничего вокруг не видел. Заметив, что пациент открывает глаза, молчавшая всё это время Люсенька промокнула их мягким тампоном.
Увидев, что клиент уже может соображать, доктор хлопнул Лёньку по плечу.
– Ну вот, а ты боялась, а тут даже юбка не помялась! – с ехидным смешком добавил он при этом.
Лёнька тут же вспомнил, что где-то уже слышал эту фразу, произнесённую примерно при таких же обстоятельствах. Но ему сейчас было не до того. Сил хватило лишь на то, чтобы пошевелить онемевшей челюстью.
– Ты там осторожнее, – предупредил его доктор, – тампон не выплюни. – И тут же добавил: – А вообще-то ты молодец. Даже не пикнул. Некоторые воют тут и орут, даже несмотря на наркоз. А ты ничего. Ну ладно, чего разлёгся? Давай вставай, – уже бодро, без елейности в голосе добавил он. – Будем надеяться, что всё у тебя будет хорошо. Я тебе тут полоскалку дам, так ты раз пять в день обязательно полощи ранку, а то инфекция может попасть. – И уже, скорее всего, для себя, посетовал: – Ну и корни ты там отрастил! Я их еле выковырял. Редко такое встречается. А зубик оказался слабоват, вот и треснул в щипцах. – Он цыкнул краешком губы и, увидев, что Лёнька вылез из кресла, передал ему карточку с медкнижкой.
– Иди в смотровой, скажи Маргарите Павловне, что всё нормально, и дуй на заключение. Сегодня с тобой всё. – И приказал медсестре: – Люсенька, дай ему там пузырёк, пусть полощет ранку. – И вновь обратился к ничего не соображающему Лёньке: – Не забудь! Пять раз в день – и после каждого приёма пищи.
Лёнька ощутил в руках прохладу бутылки и, развернувшись, покинул кабинет.
В коридоре стояла прежняя суета, как будто ничего особенного не произошло. Не было ни долота, ни киянки, ни долбёжки – ничего…
Присев на подвернувшееся кресло, Лёнька постарался скинуть с себя усталость, неожиданно навалившуюся на него, а когда пришёл в себя, то отметился в смотровом кабинете, что-то отвечал председателю комиссии и, проходя мимо регистратуры, даже не обратил внимания, находится там Людочка или нет.
