Блог в Инсте мы ведем вместе с Маликой. Аккаунт зарегистрирован на нее. Указаны все достоверные данные, но даже самым шустрым журналистам, сыщикам и Интерполу к ней не пробраться. Во всяком случае, пока никому не удавалось. А учитывая особую направленность «Рупора», факт безопасности был и остается самым важным. Малика проверяет фотки на подлинность, отвергая любой фотошоп, даже простое осветление кадра, и рассчитывается с осведомителями. А с меня обличающие и едкие тексты, за которые многим хочется открутить автору башку. Нас такой творческий союз полностью устраивает.
Я лишь на минуту задумываюсь о сестре, отправляю ей пост на личную почту и поднимаю голову, заслышав в коридоре шаркающие шаги. Встаю навстречу и, улыбаясь, наблюдаю, как конвоиры в белых халатах ведут, поддерживая с двух сторон, здоровенного амбала со страдальческим лицом и в нетканом хитоне. Если бы сейчас какой-нибудь художник писал сцену снятие с креста, то увиденное мною трио как раз бы подошло для натуры.
– Все, Кира, – бормочет Воскобойников, припадая мне на плечо, – подлатали меня.
– Что же вы ему никакой одежды не принесли? – восклицает наивно одна из медсестер и торжествующе глядит на Леху, словно говоря: «Смотрите, товарищ артист, какая я умная и красивая. Может, бросите свою образину, и сходим в ЗАГС?»
– Поедем, Лешенька, – приторно-медовым голосом говорю я и, не обращая внимания на девиц, вывожу своего подопечного из клиники.
– Куда тебя отвезти, Лехес? – усадив болезного в Туарег, интересуюсь менее заботливо.
– Откуда взяла, туда и привези, – хмыкает он, морщась от боли. – Куда я в таком виде пойду? Будто из морга сбежал.
– Твои жабешки не поймут, – соглашаюсь я и, глянув на почетного пассажира моего авто, сталкиваюсь с испепеляющим взглядом.
– Кто? – рычит он.
– Бабешки, – быстренько поправляюсь я и делаю вид, что так и было.
– А то я подумал… – угрожающе бубнит он.
– Послышалось, милый, – выезжая с территории клиники, улыбаюсь я гадко. – Семейка твоя заботливая. Они тебя до сих пор на коротком поводке держат? А Нефертити им нравится?
– Шакира, – гневно предупреждает Воскобойников, – заткнись…
– А то что? – уточняю, покосившись подозрительно. – Высадишь меня из машины? Не выйдет, Лешенька. Не нравится, иди пешком, – торможу я около парка, где, несмотря на поздний час, полно гуляющих. – Порадуй публику, и завтра из всех утюгов страны…
– Кира, и без тебя тошно, – баюкая руку, просит пощады Леха, и я замолкаю, следя за дорогой. Снова накрапывает дождь, и мне уже кажется, что там, в небесной канцелярии, кто-то включает душ, когда я выхожу из дома. Я врубаю магнитолу, и салон машины тут же наполняется криками Шнура «Начинаем отмечать!».
Песня, конечно, новогодняя… но мне так радостно слушать ее в любое время года.
Воскобойников морщится, будто съел таракана, хотя в детстве на спор слопал одного вполне спокойно.
– А ничего другого у тебя нет? – интересуется домашний гений. – Может, лучше в тишине ехать? Башка раскалывается...
– Да вроде Шнур под водочку самое то, – пожимаю я плечами, но музыку выключаю.
– А ты выпила, пока меня ждала? – ехидно интересуется Леха. – Что-то я сразу не понял…
– Ты под препаратами, Воскобойников, – хмыкаю я, въезжая во двор и, видя перекошенное от ярости лицо, поясняю: – Я про наркоз.
– Ну ты стерва, Мансурова! – протяжно ноет Леха и щелкает замком, открывая дверь. Но та не поддается…
