Лодка, спущенная на воду еще засветло, покачивалась на черной глади. Церемониться было некогда – вор толкнул товарища в лодку. Фуа завопил от боли. Квазимодо обернулся к чересчур быстро накатывающей тени, швырнул в нее факел. Тьма отшатнулась. Вор рубанул лезвием кукри веревку, привязывающую лодку к вбитому в песок колу. Спихивая лодку на глубину, перевалился внутрь. Ныр снова завопил – Квазимодо придавил ему уже обе ноги.
– Не ори! – зарычал вор. – Еще и аванков разбудишь.
* * *
Квазимодо энергично работал веслом. Факел на берегу еще горел, но черной тени заметно не было. На душе полегчало – неведомая тварь в воду все-таки не сунулась. Фуа, стоная, с трудом сел и взялся за второе весло.
Вскоре Квазимодо пробормотал:
– Что ты разогнался? Рыбное место вспомнил?
– Хрен тебе по всей косой роже, а не рыба! – проскрежетал зубами ныряльщик. – Ты что, не мог подождать, пока я в лодку сяду? Дермоед хитрозадый, трезубец тебе в рот по самые пятки.
Квазимодо засмеялся:
– Да ты совсем выздоровел. Ишь как загибаешь. Только не греби как сумасшедший.
– Не могу. Мне больно до дрожи. А весло меня успокаивает.
– Тогда по кругу греби. Нам далеко уходить незачем. Утром вернемся.
– Сдурел?!
– Это ты сдурел от боли. У нас все хозяйство там осталось. И жратва, и котелки. Об оружии я уже не говорю.
– А если ОНО засветло не уйдет?
– Чего это не уйдет? Всегда уходило. Что, ему твою жеваную ногу сидеть дожидаться?
Где-то рядом плеснула рыба. В воде отражались звезды. Боль в поврежденной ноге слабела. Посапывая от последних приступов боли, фуа отложил весло.
– Ты извини, – непонятно зачем сказал Квазимодо. – Я не хотел, чтобы больно было, только сильно торопился. Этот, расплывчатый, уже чуть за задницу нас не взял.
– Да я понимаю, – глухо сказал фуа. – Я же ругался так, чтобы полегчало.
– Это правильно. Мне, как услышу «дермоед», сразу легче становится. А то ты все молчишь, скромный, как девка изнасилованная.
– Сам ты девка. Криворукая. Следующий раз предупреждай, когда со мной как с мешком обращаться будешь.
– Обязательно. Только ты у нас по воде главный. Так что в следующий раз, когда сматываться будем, ты должен уже в лодке сидеть и мне свою лапу лягушачью протягивать.
Фуа хмыкнул:
– Я постараюсь. Слушай, Ква, а я в это чудище почему не попал? Я ведь целился правильно. Да и рядом было.
– Ты попал. Только этот морок, похоже, только огня боится.
– А кто это такой был?
– Я почем знаю? Это вас, дарков, спрашивать нужно. Тварь-то из ваших.
– Это я-то дарк? – возмутился ныряльщик. – Да у нас на островах, кроме моргенов,[23] ногглов[24] и селков[25] никто из ночных и не водится. Это вы, люди всегда с дарками в игры играете. Ты вот зачем с ним разговаривал? У него ни переда, ни зада нет. Чем он, по-твоему, с тобой разговаривать должен?
– Да мне все равно чем. Леди Катрин всегда сначала договориться старалась, а уж потом рубиться.
– Ну и как, получалось? – полюбопытствовал фуа.
– Иногда. Нынче разве кого нормального найдешь? Любят все железом помахать, клыками поклацать, прямо спасу никакого нет. Культуры и искренности народу не хватает, – печально известил вор, – все как сговорились, вонючки недоношенные…
Все вещи оказались лежащими на месте. Только котелок оказался сплющен едва ли не в лепешку. Квазимодо посмотрел на свет – вроде не прохудился.
Вор таскал вещи в лодку. Ныряльщик их укладывал. Сидя в лодке, фуа, как ни странно, почувствовал себя гораздо лучше.
